Дети рижского Дракулы - [3]

История была последним уроком, на часах стукнуло три пополудни, Данилов быстро собрал бумаги, книги, прихватил и Сонин дневник. Девушка, поджав губы, проследила за худенькой фигурой в форменной тужурке, проскочившей в двери классной комнаты. «Вот досада! Ведь он непременно прочтет про себя, про то, как застрелился. И ему не понравится мысль о ликворе, вытекающем из его черепа».

Вместо того чтобы, как и все ученицы, прилежно молиться – уроки в гимназии всегда завершались молитвой, – Соня то и дело теребила кудрявую макушку, пользуясь протекцией большого фикуса в горшке между окнами – блестящие листья надежно укрывали ее от глаз классной дамы. Мысли не давали сосредоточиться на Господе. Украдкой поглядывая на свое отражение в окне, Соня стала строить забавные рожицы. Ей всегда казалось, что она похожа на обезьянку. Черные кудряшки, ныне причесанные волосок к волоску, мягкими волнами обрамляли круглое лицо с курносым носом и большими любопытными, черными, как виноградинки, глазами. Рот был большой, что казалось уродством, зубы широкими, белыми, имели щербинку, которой Соня стеснялась. Она вытянула губы в трубочку и стала возить ими от щеки к щеке, словно пытаясь пристроить наиболее удачным образом под носом.

«Как картофелина», – пронеслось в голове, и палец невольно ткнул кончик носа, украшенный россыпью темных веснушек. Тетя Алиса говорила, что Соня похожа на островитянку, полинезийку, что ее волосам недостает цветка плюмерии, шее – яркой гирлянды, округлившимся бедрам – травяной повязки. А Соне хотелось быть тонколикой блондинкой с фарфоровой кожей, такой, как, например, Мария-Магдалена Караваджо, Прекрасная Магелона, «Офелия» Лефевра или Изольда.

Этот несносный учитель истории, утащивший ее дневник, небось мечтает о прекрасной белокурой даме сердца, читает тайком своего «Айвенго», воображая, как его целует леди Ровена. Соня опять ткнула пальцем в нос. И тотчас же неприязнь к носу перенеслась на учителя, дерзнувшего отнять ее вещь. Пусть же прочтет, как Соня убивает его из «смит-вессона» его же рукой. Ох, ну и шуму будет, если он нажалуется начальнице. Исключат как миленькую. А ну и пусть, Соня всем сердцем желала уйти из гимназии, чтобы закончить курс в Тёхтершуле, как задумывалось раньше, даром что по-немецки трещала не хуже фрау Бергман из дома справа, а потом поступить в Сорбонну. Французский тоже давался Соне хорошо, даже лучше русского благодаря легкой картавости.

Но отец не хотел в Европу.

Ему нравилось здесь, в Риге. Он желал пустить в России прочные корни, мечтал о большом книжном пассаже, о филиалах в Петербурге, Москве и Варшаве.

В документах отца было написано «еврей», но он был православным, уважал это вероисповедание, но не верил в Бога и считал себя русским, латышом и евреем одновременно. По воскресеньям семья Каплан исправно посещала церковь Вознесения Господня на Покровской улице у кладбища.

Себя же Соня считала вольной птицей, в любую минуту готовой сорваться и унестись вдаль, послав гимназию к чертям, хотя успешно носила маску парфетки – прилежной ученицы, будучи в своих фантазиях настоящей мовешкой. Она не видела себя ни русской, ни латышкой, ни еврейкой. Со своей картавостью фантазерка Соня предпочитала быть француженкой, может, писательницей, как мадам де Сталь или Жорж Санд, или мрачным частным сыщиком, как Дюпен, или отважным путешественником, как Филеас Фогг.

Спустившись с крыльца гимназии, свернув с бульвара Наследника, она шла по Александровскому бульвару, мимо гостиницы «Империал», размахивая портфелем, продолжая глазеть на свою фигурку в темной гимназической форме с черным передником, мелькающую, точно персонаж из зазеркалья, в многочисленных витринах магазинов, лавок и высоких окнах кафе, раскинувших столики под изящными маркизами. Она никогда не шла домой по короткой дороге через Мариинскую улицу. Обходила кругом весь бульвар Наследника, следом гуляла по зеленому Александровскому бульвару, любовалась цветами у лавки Рауске, заходила в Стрелковый парк, чтобы поглазеть, как ведутся работы по сооружению павильонов к Всемирной выставке, и только потом шла на Паулуччи.

А нынче замедлила шаг у Венской кондитерской, борясь с искушением купить булочку с бело-розовой блестящей глазурью. Отец небось дожидается голодный, мама еще не пришла: ее портняжная мастерская располагалась в доме Рейдлиха со входом со стороны Бастионного бульвара, рядом с мастерской Гросса, изготавливающего мужское платье. Раньше семи мадам Каплан домой не являлась. Она закончила курс по изготовлению дамских костюмов, верхних платьев и черчению эскизов, с ночи до утра работала в мастерской на пару с двумя помощницами и очень обижалась на Соню, что между портняжьим делом и книготорговлей дочь выбрала второе.

Что делать, если книги любишь больше, чем платья? Любовь к платьям всегда заканчивалась слезами, поскольку наряды редко когда сидели ладно. А для того чтобы они сидели ладно, приходилось ограничивать себя в походах в Венскую кондитерскую, мимо которой Соня ходила ежедневно по два раза на дню. Книги никогда не требовали таких жертв.