Дети разума. Тень Эндера - [267]

— Полковник Графф, я от вас чертовски устал.

Полет до Командной школы длился четыре месяца. Все это время ребят продолжали обучать, да так усиленно, что на борту стремительно несущегося космического крейсера они успели получить представления о математических основах выбора цели, баллистике, определении типа взрывчатых материалов и вообще всего, относящегося к вооружению. Кроме того, из них вновь попытались составить настоящую команду. Вскоре стало совершенно очевидно, что самым лучшим учеником в этой команде является Боб. Он все усваивал мгновенно, и вскоре все остальные стали обращаться к нему за объяснением тех вопросов, в которых им сразу разобраться не удалось. И если в предыдущем полете Боб имел самый низкий статус, чуть ли не чужака, то теперь он тоже был одинок, но уже потому, что его статус стал неимоверно высок.

Боб попытался справиться с этой новой ситуацией, потому что в дальнейшем ему предстояло действовать как члену команды, а не как ментору или эксперту. Теперь стало необходимо проводить с остальными все свободные часы, отдыхать вместе с ними, шутить, смеяться над всякими байками, касающимися жизни Боевой школы. И даже того, что было до их поступления в школу.

Ибо теперь табу, наложенное школой на разговоры о доме, было снято. Все с радостью вспоминали своих родителей, которые теперь превратились в полузабытые фигуры, но все еще продолжали играть в жизни детей важную роль.

Тот факт, что у Боба не было родителей, вызвал к нему особое отношение, но он ухватился за возможность рассказать о своих детских воспоминаниях. О том, как прятался в туалетном бачке. О стороже-испанце, который взял его к себе. О том, как умирал с голоду на улицах и выжидал момента удачи. Как изложил Недотепе план разборки с хулиганами. Как наблюдал за Ахиллом, как восхищался им, как боялся его, когда тот создавал свою маленькую «семью». О том, как Ахилл сначала вытеснил Недотепу, а потом убил ее. Когда он рассказывал, как нашел ее труп, плавающий в воде, многие плакали от жалости.

Сильнее всего рыдала Петра.

Естественно, что она, стыдясь своей эмоциональности, выбежала и скрылась в привычном уюте казармы. Возникла редкая возможность поговорить с ней наедине. И Боб ею воспользовался, вскоре последовав за Петрой.

— Боб, я не хочу сейчас разговаривать.

— А я хочу, — сказал Боб. — Есть кое-что, что нам нужно выяснить. Ради интересов всей нашей команды.

— Да разве мы единая команда?

— Петра, ты узнала о моем самом постыдном поступке за всю жизнь. Ахилл был опасен, а я ушел и оставил Недотепу с ним наедине. И из-за этого она погибла. Это воспоминание жжет меня, я помню о нем всегда. Каждый раз, когда мне хорошо, я вспоминаю Недотепу, вспоминаю, что обязан ей жизнью, вспоминаю, что не сумел ее спасти. И каждый раз, когда я привязываюсь к кому-то, я боюсь, что предам их так же, как предал Недотепу.

— Зачем ты говоришь мне это, Боб?

— Потому что ты предала Эндера, и мне кажется, что это тебя гложет.

В ее глазах полыхнул гнев.

— Ничего подобного не было! И грызет это тебя, а вовсе не меня.

— Петра, независимо от того, признаешься ты себе в этом или нет, когда ты пыталась задержать Эндера в тот вечер в коридоре, не могло быть, чтобы ты не понимала, что делаешь. Я видел тебя в бою. У тебя острый ум, ты замечаешь все. В ближайшем будущем ты станешь лучшим командиром-тактиком в нашей команде. Абсолютно невозможно, чтобы ты не видела, что коридор кишит шпаной Бонзо, намеревающейся избить Эндера до полусмерти. И что делаешь ты? Пытаешься остановить его, оторвать от солдат его армии.

— И ты меня остановил, — сказала Петра. — А теперь судишь, что ли?

— Я должен знать, почему ты это сделала.

— А я тебе, карлик, ничего не должна!

— Петра, когда-нибудь нам придется драться бок о бок. Мы должны доверять друг другу. Я не доверяю тебе, потому что не знаю, зачем ты так поступила. А ты не веришь мне, так как я не доверяю тебе.

— Господи, какую же паучью сеть мы сплели…

— Не понимаю, что ты этим хочешь сказать?

— Так говаривал мой отец. О, какую паучью сеть мы сплели в ту минуту, когда попытались впервые обмануть друг друга.

— Точно. Вот и давай расплетем ее.

— Нет, это ты плетешь ее для меня! Боб, ты знаешь вещи, о которых не говоришь другим. Думаешь, я этого не вижу? Ты хочешь восстановить мое доверие к тебе, но сам не говоришь мне то, что нужно для этого.

— Я открыл тебе свою душу.

— Ты рассказал мне лишь о своих чувствах, — ответила она презрительно. — Отлично! Приятно знать, что они у тебя есть или даже хотя бы думать, что ты считаешь нужным заставить других верить, что у тебя есть чувства. Кто знает, что верно — первое или второе! Но ты ни разу не сказал нам, черт бы тебя побрал, что происходит здесь на самом деле? Мы думаем, тебе это известно.

— У меня есть только догадки.

— Учителя сообщали тебе в Боевой школе такие вещи, о которых мы и представления не имели. Ты знал, как зовут каждого слушателя в школе, ты вообще знал массу вещей про нас. Про всех. Ты знал даже то, что тебя никак не касалось.

Боб просто онемел, когда увидел, что его доступ к источникам специальной информации был хорошо известен Петре. Может, он допустил какую-то оплошность? Или она исключительно наблюдательна?