Дети пустоты - [11]

Губастый, все это время возившийся со своими книжками, вдруг радостно вскидывается:

— Вот, нашел! Зырьте, че за книга…

И он показывает нам яркую обложку, на которой синеет небо, белеют далекие горы, низвергаются со скал водопады, а на зеленой лужайке, со всех сторон окруженной могучими лиственницами, желтеет свежесрубленный домина, за которым виднеется еще один. Возле дома стоят десятка два улыбающихся людей — мужики, тетки, дети, несколько бородатых стариков и бабок в шалях.

— Ну и че это за байда? — недоверчиво спрашивает Сапог.

Губастый ничего ему не отвечает. Листанув книжку, он пробегается глазами по строчкам и торжествующе говорит, почти кричит:

— Слушайте: «…мы приглашаем к себе всех. Стариков, женщин, детей. Дела для всех найдутся. Конечно же, в первую очередь нам нужны здоровые, сильные мужчины, потому что жизнь в тайге, среди первозданной природы, требует постоянных усилий. Но мы не боимся трудностей и не просто верим — знаем, что преодолеем все. Приезжайте, дорогие гости, посмотрите, попробуйте, каково это — нормальная, спокойная и естественная в своей простоте жизнь на лоне прекрасной уссурийской природы, среди ее первозданных лесов, гор и рек».

— Это че? — снова спрашивает Сапог, а Губастый, пролистав пару страниц, продолжает читать:

— «Бездомные дети — позор сегодняшней России. И именно к ним мы обращаемся сейчас. Дорогие друзья! Ребята! Посмотрите, как вы живете. Грязные вокзалы, подвалы и холодные времянки стали вашим домом. Вы едите с помоек, пьете грязную воду. У вас нет нормальной одежды, нет крыши над головой. Вам приходится много и тяжело работать, но зачастую ваш скудный заработок отбирают те, кто сильнее. Ваша жизнь полна опасностей и бед.

Мы предлагаем вам приехать к нам, на реку Уссури. Здесь вы окажетесь среди трудолюбивых, спокойных и справедливых людей, которые накормят вас, помогут найти себя и никогда не дадут в обиду. Наша община живет по традициям старинного русского села, где проблемы решаются всем миром, где нет сирот и нищих. Да, у нас тоже нужно работать, но это работа во благо общины, для всех. Кстати говоря, у нас есть настоящие мастера — каменщики, плотники, кузнецы, водители, которые охотно научат вас этим и другим профессиям. Мы исповедуем древний и честный принцип: „От каждого — по способностям, каждому — по потребностям“.

Приезжайте — не пожалеете! Довольно жить в грязи и болезнях, довольно ночевать по теплотрассам и чердакам, довольно страха и унижений. Ваш новый дом ждет вас!»

Голос Губастого звенит и срывается. Наступает тишина, нарушаемая лишь шмыганьем Хорька.

— Ну-ка, дай! — Тёха берет книгу, вертит ее в руках, листает и надолго замирает, вчитываясь.

— Община какая-то… — недоверчиво хмыкает Сапог. — Богомолы, что ли?

— Да нет, — все еще не глядя на своего обидчика, нехотя отвечает Губастый. — Они просто решили жить по-старинному. Так, как наши предки жили. Мужик, которого мы… ну, ограбили, он, я так понимаю, должен был эти книжки распространять. Там, на Уссури, деревня целая. Живут, огороды у них, дома, коровы, свиньи, лошади. На охоту ходят. Им губернатор, я фамилию забыл, столько земли выделил, они пишут — с небольшую европейскую страну. Рядом с поселком Таежный.

— Это где? — спрашивает Сапог.

— Под Хабаровском, тут написано.

— Тиха-а! — недовольно рычит Тёха. — Мешаете.

Мы замолкаем и молчим долго. И, пользуясь этим всеобщим молчанием, непоседливый Хорек влезает со своим вопросом:

— А че такое Уссурия?

***

Хорек из нас самый маленький, ему, как мы думаем, лет восемь-девять. После того как Тёха врубился за нас с Губастым и спас от тех отморозков, образовалась наша бригада. Мы месяца три жили в Сокольниках, благо лето и осень были очень теплые. В конце сентября, к нам тогда уже присоединился Сапог, пришлось искать капитальное убежище, «берлогу на зиму», как сказал Тёха. Тогда-то мы и наткнулись на этот подвал, а в подвале — на Хорька.

Дело было так: проникнув в подземелье, мы запалили свернутые в кульки газеты — так они дольше горят — и бродили по комнатам, осматриваясь. В подвале было тепло, сухо и тихо, насколько вообще может быть тихо в подвале огромного жилого дома.

Губастый углядел на стене рубильник и, поскольку ума у него в голове хватало только книжки читать, тут же дернул за него. Под потолком сразу в трех комнатках зажглись тусклые лампочки. Тёха, задушенно матерясь, надавал Губастому пенделей и свет вырубил.

— Электричество — это значит счетчик, — объяснил наш бригадир, немного остыв. — Лампочка горит, счетчик крутится. Запалят нас, понял?

И вдруг из темноты послышался слабый гундосый голосок:

— Не запалят. Я много его включаю, а то страшно…

Обладатель этого голоска нашелся в углу, на теплых трубах, поэтому мы его сразу и не заметили. Завернувшись в вонючую дырявую кофту, весь в расчесах и вшах, он отлеживался тут уже несколько дней. Когда Тёха заставил его подняться и снять тряпье, все мы хором сказали: «Капец!».

Хорек оказался очень худым пацаненком с куриными какими-то лопатками и ребрами. Но не это нас удивило, видали мы пацанов и дохлее. Все его тело покрывали сплошные синяки и рубцы, а на мосластой ноге чуть выше колена сочился сукровицей здоровенный порез.