Дети Лавкрафта - [128]

Дверь щелкает, наш хозяин… он говорит что-то… когда-то это было одним из всего трех в Северном полушарии, но он располагает самыми надежными сведениями, что другие два давно пропали, и на юге тоже не осталось ни одного… что-то такое про четырежды изолированные стеклянные стены, круглосуточную охрану, взрывозащитные двери и стены… притормози, я дату создания пропустила. Сооружение очень старое, самое старое, какое только вообразить можно, создано еще до Ледового Века, когда бы тот ни был. Один из охранников проводит нас через маленькую прихожую, где нам рекомендуют облачиться в подбитые мехом пальто с капюшонами, надеть маски на лица, перчатки, тяжеленные сапожищи, похожие на пни деревьев. В комнатке быстро становится холодно, очень холодно, очень быстро. Мы сбиваемся в кучу, места едва хватает для всех нас, закутанных в наше причудливое облачение. Я зажата между своим кавалером и молодым человеком, лет, может, четырнадцати-пятнадцати с длинными белокурыми волосами и по-детски нежным личиком. Знакомое… сын хозяина или донорский клон? Теперь так трудно разобрать. Дверь за нами с лязгом закрывается, дверь перед нами сейчас открывается. «Он на подходе», – шепчу я. Трясу головой, смеюсь, будто глупую шутку высказала. Мыслила-то я сказать: «Вот оно».

Женщина передо мной теряет сознание, пока дверь медленно открывается…

…сверх-холодина…

…тусклый жар эт…

…открывается в снег…

[:: ПОВРЕЖДЕНИЕ ФАЙЛА::]

– она не в силах вспомнить это изображение

– да, мы согласны

[:: БЛОКИРОВКА ФАЙЛА::]

…сын-клон говорит с Мужчиной, ловлю конец их разговора, его потрясающее предложение, на которое мы единым духом отвечаем «да», когда нас выводят через дверь толщиной в два фута в зал. Похоже, что наша ночь чудес еще не кончилась.

[:: ПОСЛЕ::]

Мимо многочленистого глаза сбитой океаном плоти мы проходим через осыпающуюся арку дверного проема и поднимаемся по широким ступеням. Опять коридоры с обшарпанными каменными дверями по стенам. Шершавые гроздья мертвых кораллов и крохотные косточки обитателей допотопного моря торчат на поверхности стен, обитатели эти мне совершенно незнакомы. Уже во времена После волны цунами раз за разом прокатывались по поверхности мира, переделывая его совершенно наново, были эпохи чудовищных и поразительных созданий, которые благоденствовали и массово вымирали, пока планета вновь и вновь перекраивалась, пока мы, те, кто выжили, осознали, что и мы тоже перекроились и стали звеном в цепи перемен. Справа от нас тянется ряд окон, в которые льется свет, стекла в них давно потрескались и совсем износились. Туман сочился через подоконник волнистыми мягкими полосами чистой белизны, и наши тощие тела обращали его в извивающихся змей, поникавших и исчезавших при нашем пробуждении. Цвет этот теперь большая редкость, он напоминает мне о каком-то событии, до того тщательно похороненном в моем прошлом, что добраться до него можно, лишь потратив время нескольких лунных циклов. Только с помощью своих детей я способна растопить целые эпохи. Более того. Я хочу, чтобы все они узнали, что значит пробудиться, быть живым.

Мальчик останавливается перед приоткрытой дверью. Я следую за ним. В этом месте, как ни в каком другом, порой вновь являются старые мысли и чувства, в нас возвращается любопытство к жизни. Это комната с шарами: ряд за рядом вокруг – почти невесомые планеты и луны расположились на подставках, которые позволяют им кружиться и вращаться на месте. Не знаю, помнит ли еще Мальчик, что они собой представляют, но ясно, что он помнит о своем удовольствии крутить их, разглядывать на них континенты, острова, реки и моря, вращая шар касанием рук. Большинство картографических изображений истерлись, некоторые шары, прогнив, развалились на половинки, другие попросту обратились в пыль. Все они – статичные мгновенные снимки планеты, чья поверхность менялась бессчетное число раз. Давным-давно, когда рисунки были разборчивы, я могла прокладывать наши пути и вычислять, составлять маршруты походов и путешествий, клинописью помечая места назначения. Было время, когда мы полагали, будто сумеем обратить процесс вспять, избежим своей судьбы. Только с этого места, высочайшей горной вершины мира, бежать больше некуда.

Кто-то из старших появляется в дверях прежде нас, его лишенная черт голова кивает, когда множество рук манят нас вперед. Я этих существ не узнаю. Неужели они из тех, кого я знала когда-то, в нашей человеческой жизни еще до После? Ртов у них нет. Их радиообщатель, если у них такой и был когда, разряжен, а их мозг уже настроен на разжижение и стекание вниз, за ним скоро последует и тело. Ничто безотлагательное не движет ими, только инстинкт, так что мы продолжаем круговой обход комнаты, уделяя этому столько времени, сколько нам необходимо и желательно, пальцы наши сплетены, мы заворожены толстыми слоями прошлого, толпящимися в пространстве, словно призраки. Мы даем им овевать нас, пронизывать нас, пока не пресыщаемся, пока не стихает в каждом из нас какое-то первородное человеческое чувство или порыв. Даю Мальчику покинуть комнату первым, я следом, и оба мы послушно идем за старшим до конца коридора и заходим в небольшую классную комнату, выстланную мягкими коврами и увешанную гирляндами ярких молитвенных флажков.