Дети Ирены. Драматическая история женщины, спасшей 2500 детей из варшавского гетто - [3]
Ирена подумала, что сейчас, наверное, начало седьмого. Может быть, шесть тридцать. Скоро над Варшавой взойдет октябрьское солнце. Но Ирена бодрствовала уже несколько часов. Как и все здесь. Янка, ее доверенная связная и дорогая подруга, присоединилась к семейному празднованию именин Ирены. После торта ее мать, хрупкая, больная женщина, и тетя отправились спать. Янка уже пропустила комендантский час и потому осталась на ночь. Молодые женщины устроились в гостиной, коротая время за чаем с ликером. После полуночи девушек наконец одолел сон, и к трем часам они уже крепко спали на импровизированных кушетках в гостиной. Но в задней комнате мать Ирены, Янина, не спала. Она была так счастлива, слыша беззаботное воркование девичьих голосов! По нервным складкам у рта дочери Янина догадывалась, что та занимается чем-то опасным, и очень за нее волновалась. Боль мешала заснуть, и Янина хотела позволить мыслям унести ее вдаль. Но вдруг в темноте она услышала звук, которого здесь не должно было быть. Где-то на лестнице гулким эхом отдавался топот тяжелых сапог. Ирена! Ирена! Шепот матери проник в сон Ирены, и она проснулась. По тону она сразу поняла, что происходит. Эти несколько мгновений, нужные, чтобы прийти в себя, были границей между жизнью и смертью.
Затем она услышала, как стучат в дверь кулаки агентов гестапо. Страх отдавался во рту Ирены странным металлическим привкусом, и внутри словно пробежал электрический разряд. Несколько часов немцы оскорбляли их, потрошили подушки, отдирали углы и крушили кухонные шкафы. Ломали мебель и вскрывали полы>2.
Но так и не нашли списки детей.
Списки сейчас были единственным, что имело значение. Тонкие листки папиросной бумаги, чуть толще оберточной, часть личного архива Ирены. На них изобретенным ею шифром были записаны сотни имен еврейских детей, которых она с друзьями спасла от нацистских преследований, – детей, которые все еще скрывались в убежищах по всей Варшаве и за ее пределами. В последний момент перед тем, как дверь распахнулась, уступая кулакам и дубинкам, Ирена успела сунуть листы Янке, чтобы та с отчаянной храбростью спрятала их под мышкой, в своем необъятном бюстгальтере. Если они пришли сюда за Янкой, Господь свидетель, всему конец. Будет еще хуже, если они обыщут квартиру Янки, где скрывалось несколько евреев. Ирена не могла поверить своим глазам, но нацисты сами скрыли от себя самую опасную улику: маленькая сумочка с поддельными документами и нелегальными деньгами оказалась завалена обломками мебели. В этот момент ей хотелось упасть на колени. Когда она поняла, что гестапо не собирается трогать ни Янку, ни ее мать, ей захотелось петь и смеяться. Но Ирена понимала, что поднимающийся внутри приступ смеха был не чем иным, как истерией. Одевайся, приказала она себе. Быстро одевайся и уходи отсюда. Она надела поношенную юбку, которую несколько часов назад перебросила через спинку стула на кухне, как могла быстро, застегнула пуговицы пиджака, стремясь ускорить уход, пока агенты не передумали, и вышла из дома в холодное осеннее утро. Босиком. Она бы даже и не заметила, что вышла без обуви, если бы не выбежавшая в последний момент Янка.
Сейчас, пока машину покачивало на поворотах, у нее было время подумать над собственной дилеммой. Рано или поздно ее убьют, это несомненно. Ирена это уже поняла. Так закончится ее история. Люди не возвращались с аллеи Шуха или из Павяка, куда их бросали в перерывах между жестокими допросами. Они не возвращались из лагерей вроде Равенсбрюка или Освенцима, куда депортировали невиновных, выживших в Павяке. А Ирена Сендлер не была невиновна.
Тюремный автомобиль резко взял вправо, когда они направились к юго-востоку через спокойно спящий город. Самый короткий путь пролегал через широкие довоенные варшавские проспекты, огибающие сначала на западе, а затем на востоке то пепелище, что когда-то было еврейским гетто. В первые годы нацистской оккупации Ирена иногда по три-четыре раза в день входила и выходила оттуда, пытаясь помочь своим старым школьным друзьям, профессорам… и тысячам детей. Сейчас, в конце 1943 года, от него остались лишь руины и горы обожженного кирпича. Это было место убийства и бесконечное кладбище. Гетто сровняли с землей при подавлении весеннего восстания, и в том аду исчезла ее подруга, Ала Голуб-Гринберг. В подполье ходили слухи, что она все еще жива и сейчас находится в трудовом лагере в Понятове, планируя вместе с группой заговорщиков побег. Ирена надеялась, что после окончания этой варварской войны Ала вернется за своей дочерью Рами и заберет девочку из приюта, куда ее устроила Ирена.
Повернув на север, тюремная машина миновала несколько корпусов того, что когда-то было Свободным польским университетом. Еще одна из потерь войны. Ирена получила образование социального работника в Варшавском университете, но в 1930-х годах она часто бывала в кампусе Свободного университета, и именно здесь сформировалась, благодаря Хелене Радлиньской, ее ячейка Сопротивления. Почти все ее участники накануне оккупации были «девочками доктора Радлиньской», а ныне превратились в хорошо организованную и дерзкую сеть, на что их вдохновила в том числе и профессор. Эта сеть стала объектом пристального внимания тех, кто вез ее сейчас на допрос. Ирене едва перевалило за тридцать, так что ее невинный девичий облик был обманчив. Гестапо схватило одну из самых крупных фигур польского подполья, и Ирене оставалось лишь надеяться, что немцы этого еще не знают.
