Дети большого дома - [135]

И он нарочно кашлянул, словно прочищая горло.

— Родился бы вот с таким могучим басом, как у Шаляпина или хотя бы Паторжинского, не заставил бы ждать! Ну, Алдибек, затяни что-нибудь узбекское!

Лежа на спине, Алдибек продолжал молчать.

— И он думает! — покачал головой Микола. — Все вы мудрецы, кроме меня. Раз так, товарищи, давайте честно, по-солдатски, признаемся: кто о чем думает? Хотите, начну я? Может, считаете, что если я много говорю, то думать не умею? Итак, товарищи, вот о чем я думал…

И Бурденко начал свое «признание».

На этот раз в его голосе не было и тени шутливости. Микола, оказывается, весь день думал о том, каким он найдет родной Чернигов при вступлении в город: какими будут дома, в которых он проводил электричество; как будет выглядеть сад, куда он бегал с матерью по воскресеньям еще ребенком и где, став юношей, познакомился с одной девушкой… Думал о том, где теперь мать и братишка, подругу которого истерзали фашисты, и где секретарь райкома, вручивший Миколе партбилет перед его уходом в армию и пожелавший ему успеха.

— Как помолчу с минуту — и я уже в Чернигове! — рассказывал Микола. — Будто освободили мы город и сидим у нас дома. Мать ставит кушанье перед Арсеном, улыбается сквозь слезы. И так все живо представляется, точно я вижу перед собой всех своих родных и близких… Вот, братцы, какие мысли приходят в голову! То есть не мысли, а мечты, хотя это то же самое. А теперь расскажи ты, Аргам, но честно, ничего не скрывай и ничего не прикрашивай.

Аргам рассказал, что весь этот вечер думал о том, как во время завтрашней атаки одним из первых войдет в Старую Таволжанку, как с группой бойцов заберет в плен весь штаб немецкого полка, доставит пленных в дивизию, — и генерал Яснополянский по-отечески похлопает его по плечу: «Представляю к награде тебя и твоих товарищей!»

Рассказывая, Аргам краснел. Товарищи слушали его с доброй улыбкой, никто не шутил.

— Честные и хорошие мысли. Утвердить! — воскликнул Бурденко и предоставил слово Мусраилову.

Если Алдибек расскажет всю правду, то получится смешно, но все равно рассказать надо, раз уж товарищи решили говорить только правду. То кажется ему, что убьют его завтра и пошлют извещение в Узбекистан, в их колхоз. Плакать будет Хадиджэ, заболеет, глаза распухнут, перестанет есть, исхудает, и отец будет ее утешать… То думает он: победа! Он получил звание Героя, возвращается в колхоз. Его встречают, устраивают пир, и председатель говорит речь: «Алдибек всегда в работе героем был, и мы знали, что он и на фронте героем будет!» А мать Алдибека сердится: «Шайтан, а почему ты дочку за моего Алдибека не хотел отдавать?!» А потом — свадьба, все пляшут, поют. Хорошо!

Арсен Тоноян думал о том, как после войны колхозы их района заключат договор социалистического соревнования с колхозами района Вовчи, и он приедет сюда с бригадой — сюда, где они теперь сражаются. Посмотрит окопы, могилы убитых товарищей, свободно, не пригибаясь, будет шагать по этим полям…

Арсен умолчал лишь о том, что с ним, как передовая колхозница, приедет и Манушак. Он покажет ей тот куст шиповника, который столько раз мелькал перед его глазами сегодня ночью.

Эюб Гамидов думал о том, как наказать Гитлера, когда он попадет к нам в руки, и не сумел придумать достаточно сурового наказания.

Минас Меликян накануне наступления вспоминал о своем проступке и ужасался ему. Но мысль о том, что завтра он может умереть почетной смертью воина, что полк пошлет извещение его жене и всем станет известно, что он пал за родину, смягчала боль в сердце.

— Нет, уж лучше оставайтесь в живых! — вмешался Бурденко. — Мысль хорошая, честная, но утвердить не можем.

Ираклий Микаберидзе думал о том, что дивизия получит звание гвардейской. В лесу будет митинг, и член Военного Совета генерал Луганской поздравит всех. От имени бойцов полка поручат выступить Ираклию. И вот что он будет говорить…

И Ираклий рассказал все, что собирался сказать на предполагаемом митинге.

— Утвердить! — одобрил Бурденко.

Потом Ираклий развернул топографическую карту. Кто-то придвинул коптилку. Еще раз внимательно взглянули бойцы на карту, проверяя, как пойдут в атаку рота и взвод, в каком месте форсируют они реку, с какой стороны войдут в село. Все отмеченные на карте бугры и дома, мосты и дороги были хорошо знакомы бойцам. Длинной, извилистой линией был обозначен на карте Северный Донец. Больше месяца была перед их глазами эта река, а ночью, когда наступали минуты затишья, они даже слышали тихий плеск ее воды.

Всю эту ночь бойцы бодрствовали. В их сердцах воскресали образы погибших друзей, звучали голоса далеких родных.

Выйдя из блиндажа, навалившись грудью на бруствер, Арсен глядел в сторону реки. Под легкими облаками взрывались в небе ракеты, и, освещенный их вспышками, вновь становился виден качающийся куст шиповника…

LVIII

Небо незаметно светлело. Тускнела сиявшая слева на горизонте утренняя звезда. Постепенно яснее вырисовывались леса и гряды холмов в темнозеленом уборе. От утреннего ветерка покачивались кроны деревьев, легко колыхалась сочная трава. Все дышало свежестью и весенними запахами.