Рукавом куртки Эмилио вытер глаза и рассмеялся:
— Как это похоже на Джину.
Они надолго замолчали, прислушиваясь к пению птиц и разговорам, звучавшим вокруг.
— Конечно, — сказала Ариана, словно бы не было паузы, — Бог никогда не объясняет. Когда жизнь разбивает тебе сердце, предполагается, что ты должен собрать осколки и начать сначала.
Она посмотрела на Томмазо, спящего в коляске. Нуждаясь в утешении его теплого тельца, наклонилась и осторожно его подняла, одной рукой придерживая поросшую мягкими волосами голову. Чуть погодя Ариана улыбнулась отцу и спросила:
— Не хочешь подержать внука?
«Дети и младенцы, — подумал он. — Не делай со мной этого опять».
Но отказываться было неловко. Эмилио посмотрел на дочь, о которой даже не мечтал, и на ее крошечное дитя, нахмуренное и кроткое в этом сне без сновидений, и нашел свободное пространство в переполненном некрополе своего сердца.
— Да, — наконец сказал он — изумленный, смирившийся и отчего-то довольный. — Да. Я очень этого хочу.