Дети белой богини - [8]

«Мне надо чем-то себя занять, - думал он по дороге к дому. - Иначе можно запросто сойти с ума». Денег им с Машей хватало. Даже остава­лось, и они открыли счет в банке. Жена работала сверхурочно, хватаясь за любую возможность подработать, он получил солидную сумму при от­ставке, да и ежемесячные выплаты были по мак­симуму. Не многие пенсионеры в городе столько получали. Завьяловых теперь считали людьми за­житочными, он даже начал чувствовать скрытую неприязнь фабричных. От бедности и безысход­ности люди невольно обесценивали такие вещи, как здоровье, любовь и тихое семейное счастье. Зато деньги, которых ни у кого не было, возводи­лись в культ.

Завьялов понимал, что в этом нет их вины. Сам он к деньгам стал равнодушен. И к неприяз­ни окружающих тоже.

По ночам, мучаясь бессонницей, он пытался разобраться в случившемся и приходил всегда к одному и тому же. «Господи, прости их, - произ­носил мысленно, глядя за окно, в темноту. (С тех пор, как побывал по ту стороны жизни, стал тай­но верить в Бога.) - Господи, прости! Ибо они, как дети. И, как детям, им хочется конфет. А дос­тается только черный хлеб и слезы. Слезы...»

Так было и в ту ночь: он мучился бессонни­цей, а утром встал, доехал на автобусе до центра и в городском универмаге купил краски.

День третий

Его рисунки Маше не понравились. Понача­лу она обрадовалась, что муж бросил хандрить и с упоением предался новому увлечению. Но од­нажды, увидев одну из акварелей, невольно вздрогнула:

- Саша, что это?

- Темнота, - коротко пояснил он.

- Темнота? - удивленно переспросила жена.

Да, черного цвета на альбомном листе хвата­ло. Но фон был весь испещрен какими-то точка­ми, черточками и кружками. Она смотрела и не могла понять. Так и сказала растерянно:

-  Я не понимаю... Ребенок нарисовал бы лучше.

- Чего тут не понять? - разозлился он, - Это моя мечта! Дай сюда! - И вырвал рисунок из ее рук.

Мечтал он теперь только о сне. И рисовал сны. Те, которых не было. Долго гулял, пытаясь ус­тать настолько, чтобы вечером упасть замертво и провалиться в забытье. Падал, но не проваливал­ся. Но сдаваться не собирался. Когда-нибудь это должно было кончиться.

Бродя по улицам, Завьялов приглядывался к людям, заходил без особой нужды в магазины, кафе, на почту, в Сбербанк и впитывал все, как губка. Учился читать по губам, что говорят, но наряду с этим научился слышать не только слова, но и мысли. Оказывается, люди думали не то, что говорили, и движения губ их выдавали.

У человека, утратившего хотя бы наполовину одно из пяти чувств, взамен развивается интуи­ция. Тот, кто не может слышать или видеть, не­вольно пытается угадать. И временами он более близок к истине, чем тот, кто обладает слухом и зрением идеальным.

Во время одной из прогулок он увидел краси­вую машину. Такая была у Германа. Серебристая иномарка, формами напоминающая хищную рыбу со спойлером вместо хвоста. Попав на сушу, она не задыхалась, напротив, нахально грелась на сол­нце, подставляя дневному светилу гладкие бока, и ему до смерти захотелось разбить ее и выпот­рошить. Герману должно быть от этого больно.

Он прошел мимо, но мысль о машине не да­вала покоя. Хотел закурить, но вспомнил, что дал слово жене. Дома все ходил взад - вперед, нервни­чал. Собиравшаяся на дежурство Маша сказала взволнованно:

- Саша, да на тебе лица нет! Что случилось?

- Ничего. - Он скрипнул зубами.

- Нет, так дело не пойдет. Выпей лекарство, увидишь, тебе сразу станет лучше. Один раз. Ради меня.

- Ну хорошо, — согласился он и послушно проглотил две таблетки снотворного.

Маша ушла на работу успокоенная, уверен­ная в том, что ночью муж не будет страдать. Он, действительно, спал. Но спал беспокойно. А ут­ром первым делом взял папку с ватманом, достал чистый лист и начал рисовать.

На этот раз темнота подарила образ. Искоре­женная машина с разбитым лобовым стеклом жа­лобно смотрела на него выбитым оком правой передней фары. Огромная рыбина словно попа­ла в схватку с другой такой же хищницей и по­терпела сокрушительно поражение. Он ведь так этого хотел! Подумал вдруг - что будет, если Маша увидит рисунок. Его фантазии перешли границы дозволенного. Спустившись вниз, он отошел подальше от дома и, скомкав акварель, выбросил ее в мусорный контейнер. Вздохнул с облегчением - ну, вот и все. И запретил себе об этом думать.

Но однажды, совершая свою обычную прогул­ку, решил вдруг, что напрасно избегает той ули­цы, на которой видел серебристую иномарку. Боль прошла, насолить Герману уже не хотелось. Он теперь то любил его, то ненавидел. Был день, ког­да восхищался ловкостью друга, был день, когда готов был того убить.

Сегодня ярко светило солнце, сентябрь под­ходил к концу, и все понимали, что после вспыш­ки тепла наступят долгие сумерки осенних холо­дов. Все спешили насладиться хорошей погодой, пока не зарядили дожди. Он шел по улице и улы­бался. Ненависть - это сумерки, а солнечный свет рождает любовь. Круглый год в городе N гуляли ветра, невольно вызывая в людях тревогу, сегод­ня же было безветренно и тихо. Совсем как в ту ночь, когда стояли на крыльце с Германом.

И тут он увидел машину. Ту самую машину, которая недавно сияла и радовала глаз. Теперь машина была разбита. На лобовом стекле — дыра, от которой паутиной расходились трещины, фары выбиты. Точь-в-точь, как на его рисунке. Он за­мер, не в силах отвести взгляд. Объяснение было только одно: кто-то нашел его рисунок. И вопло­тил жестокие фантазии в реальность.