Детектив США. Книга 9 - [26]

В спальне стояла двуспальная кровать, туалетный столик с круглым зеркалом на стене над ним, комод, два стула и жестяной мусорный ящик. Два овальных лоскутных коврика на полу, по одному с каждой стороны кровати. К стенам Билл Чесс прикрепил кнопками военные карты из журнала «Нэйшнэл Джиогрэфик». На туалетном столе лежал дурацки выглядевший красный с белым волан.

Я порылся в выдвижных ящиках. Шкатулка из искусственной кожи с набором безвкусных украшений из полудрагоценных камней для платья. Обычный ассортимент приспособлений и средств, применяемых женщинами для обработки лица, ногтей и бровей. На мой взгляд, их было многовато, но мне трудно судить о таких вещах. В комоде — мужская и женская одежда, и того и другого не густо. У Билла Чесса была, в числе прочего, рубашка в очень кричащую клетку с накрахмаленным воротником. В углу, под листом синей оберточной бумаги, я нашел кое-что, и эта находка мне очень не понравилась: новехонькая с виду шелковая комбинация персикового цвета, отделанная тесьмой. Сейчас не то время, чтобы женщина в своем уме стала бросаться шелковыми комбинациями.

Это не в пользу Билла Чесса. Хотел бы я знать, что подумал об этом Пэттон.

Я вернулся на кухню и обрыскал открытые полки над раковиной и рядом с ней. Они были плотно уставлены жестянками и банками со всевозможными припасами. Сахарная пудра хранилась в коричневой квадратной коробке с надорванным уголком. Пэттон пытался убрать рассыпанную пудру. Рядом с пудрой стояли соль, бура, разрыхлитель теста, крахмал, коричневый сахар и так далее. В любой из этих коробок могло быть спрятано то, что я искал.

То, что было отрезано от ножного браслета, срезанные концы которого не совпадали.

Закрыв глаза, я наудачу ткнул пальцем и попал в разрыхлитель. Из отделения дровяного ящика я вытащил старую газету, расстелил, высыпал на нее из коробки соду. Помешал в порошке ложкой. Трудно даже представить себе, сколько разрыхлителя умещается в одной коробке, но, кроме разрыхлителя, в ней больше ничего не оказалось. С помощью воронки я ссыпал его в коробку и взялся за буру. Одна бура. Третий раз — везучий. Я взялся за крахмал, поднявший облако тонкой пыли, но там был^-один крахмал.

От звука отдаленных шагов по моему телу побежали мурашки. Протянув руку, я выключил свет и метнулся в гостиную, к выключателю настольной лампы. Конечно, сейчас это уже ничего не меняло — слишком поздно. Шаги раздались опять, легкие, настороженные. Холодный пот выступил у меня между лопаток.

Это не Пэттон. Тот бы подошел к двери, открыл ее и велел бы мне убираться. Это были осторожные, спокойные шага, казалось, то и дело меняющие направление: вот они опять раздались — долгая пауза — опять пошли — опять пауза. Я подкрался к двери, беззвучно повернул круглую ручку, рванул ее на себя, выставил вперед фонарь и нажал на кнопку.

Луч света превратил пару чьих-то глаз в две золотые лампы. Прыжок, удаляющийся перестук копыт среди деревьев. Это был всего лишь любопытный олень.

Я закрыл дверь и направил фонарь в сторону кухни. Круглое светящееся пятно уперлось прямо в коробку с сахарной пудрой.

Я опять включил свет, снял коробку и высыпал ее содержимое на газету.

Пэттон не довел дело до конца, высыпал не все. Случайно обнаружив одну вещь, он решил, что больше там ничего нет. По-видимому, он не заметил, что чего-то недостает.

В белой пудре показался еще один комочек белой оберточной бумаги. Я отряхнул и развернул его. В нем оказалось золотое сердечко, размером не больше ногтя женского мизинца.

Ложкой я сгреб сахар в коробку, вернул ее на полку, скомкал газету и сунул ее в плиту. Вернулся в гостиную и включил настольную лампу. В ее ярком свете даже без лупы можно было прочесть надпись, выгравированную на тыльной стороне золотого сердечка.

Она была короткой: «Милдред от Ала. 28 июня 1938 г. Со всей моей любовью».

Милдред от Ала. Милдред Хэвиленд от какого-то Ала. Милдред Хэвиленд, она же Мьюриэл Чесс. Мьюриэл Чесс ушла из жизни — через две недели после того, как полицейский по фамилии Де Сото разыскивал ее.

Я стоял с сердечком в руке, обдумывая, какое отношение все это имеет ко мне, обдумывая то, о чем пока не имел ни малейшего понятия.

Я опять завернул сердечко, покинул дом Чесса и поехал в городок под названием Пума-Пойнт.

Когда я заглянул в контору шерифа, Пэттон за запертой дверью звонил по телефону. Мне пришлось подождать, пока он закончит свой разговор.

Повесив трубку, он отпер дверь. Я прошел мимо него к конторке, положил на нее комочек оберточной бумаги, развернул его.

— Вы раскопали сахарную пудру не до конца, — сказал я.

Он взглянул на золотое сердечко, на меня, обошел конторку и взял со стола дешевое увеличительное стекло. Изучил сердечко, его тыльную сторону. Положил стекло и нахмурился на меня.

— Значит, надумал обыскать дом и решил не отступаться? — ворчливо сказал он. — Об этом я не подумал. Надеюсь, ты не выкинешь со мной еще какой-нибудь фокус, а, сынок?

— Вы не заметили, что обрезанные края цепочки не стыкуются, — сказал я ему.

Он печально взглянул на меня:

— Глаза у меня уже не те, сынок.

Своим грубым квадратным пальцем он гонял сердечко по столу, смотрел на меня и молчал.