Детектив США. Книга 4 - [57]

«Кадиллак», продающийся, как следовало из установленной на нем таблички, за 6500 долларов, занимал середину торгового зала. По его флангам застыли «форд» выпуска 1936 года, кабриолет с откидным верхом и «ягуар» SS 100, сошедший с конвейера в 1938 году. За «форд» я просил 4500 долларов, «ягуар» отдавал за 7000, но любой аккуратно одетый покупатель, в чистой рубашке, с чековой книжкой и водительским удостоверением мог уговорить меня снизить цену долларов на 500.

Крупный мужчина, действительно крупный — ростом под метр девяносто, крепкого телосложения, все еще кружил у «кадиллака», словно не замечая растущего нетерпения своего спутника. Я решил, что ему уже не по возрасту двубортный синий блейзер с золотыми пуговицами, серые фланелевые брюки и белая водолазка.

Мужчина в гетрах нахмурился, что-то сказал, и здоровяк бросил последний взгляд на «кадиллак», после чего они двинулись к моему, расположенному в углу, кабинету со стеклянными стенами, всю обстановку которого составляли стол, сейф, три стула и картотечный шкафчик.

— Сколько вы хотите за «кэдди»? — тонкий, писклявый голос никак не соответствовал его солидной наружности.

Видя в нем потенциального покупателя, я убрал нога со стола.

— Шесть с половиной.

Его спутник в гетрах нас не слушал. Бросив на меня короткий взгляд, он оглядел кабинет. Смотреть, в общем-то, было не на что, он, собственно, и не ожидал ничего сверхъестественного.

— Раньше здесь был супермаркет — один из «Эй Энд Пи».

— Был, — подтвердил я.

— А что означает эта вывеска снаружи «Ла Вуатюр Ансьен»? — по-французски он говорил лучше многих.

— Старые машины. Старые подержанные машины.

— Так почему вы так и не напишете?

— Тогда никто не стал бы спрашивать, не правда ли?

— Класс, — здоровяк смотрел на «кадиллак» через стеклянную стену. — Настоящий класс. Сколько вы действительно хотите за «кэдди», если без дураков?

— Он полностью восстановлен, все детали изготовлены точно по чертежам, и цена ему все те же шесть с половиной тысяч.

— Вы владелец? — спросил мужчина поменьше. По произношению я, наконец, понял, что он — с Восточного побережья, из Нью-Джерси или из Нью-Йорка, но уже давно жил в Калифорнии.

— Один из, — ответил я. — У меня есть партнер, который отвечает за производство. Сейчас он в мастерской при магазине.

— И вы их продаете?

— Случается.

Здоровяк оторвался от «кадиллака».

— Когда-то у меня был такой же, — воскликнул он. — Только зеленого цвета. Темно-зеленого. Помнишь, Солли? Мы поехали в нем в Хот-Спрингс, с Мэй и твоей девушкой, и наткнулись на Оуни.

— Это было тридцать шесть лет назад, — откликнулся мужчина в гетрах.

— Господи, неужели так давно!

Мужчина, названный Солли, повернулся к одному из стульев, достал из кармана белый носовой платок, протер им сидение, убрал платок и сел. В его руках возник тонкий золотой портсигар. Раскрыв его, он вынул овальную сигарету. Возможно, из-за малой толщины портсигара круглые сигареты сминались в нем в овал. Прикурил от золотой зажигалки.

— Я — Сальваторе Коллизи, — представился он, и тут я заметил, что на его пиджаке нет боковых карманов. — Это — мой помощник, мистер Полмисано.

Он не протянул руки, поэтому я только кивнул.

— Вас интересует какая-то конкретная машина, мистер Коллизи?

Он нахмурился, не сводя с меня темно-карих глаз, и я обратил внимание, что они совсем не блестят. Сухие, мертвые, они разве что не хрустели, когда двигались.

— Нет, меня не интересуют подержанные машины. Вот Полмисано думает, что они его интересуют, но это не так. На самом деле его интересует, что было тридцать пять лет назад, когда он мог ублажить женщину, и, возможно, думает, что «кэдди» вернет ему то, чего у него уже нет. Но едва ли тут поможешь автомобилем, которому тридцать шесть лет от роду, хотя, смею предположить, многие ваши покупатели убеждены в обратном.

— Некоторые. По существу, я продаю ностальгию.

— Ностальгию, — кивнул он. — Продавец подержанной ностальгии.

— Мне просто понравилась эта машина, Солли, — подал голос Полмисано. — Неужели мне не может понравиться машина?

Коллизи словно и не слышал его.

— Вы — Которн, — обратился он ко мне. — Эдвард Которн. Красивое имя. Английское?

Я пожал плечами.

— Мы не увлекались изучением нашей родословной. Наверное, среди моих предков были и англичане.

— А я — итальянец. Как и Полмисано. Мой отец был чернорабочим, не мог даже говорить по-английски. Его — тоже, — он кивнул в сторону Полмисано.

Я бы дал им обоим лет по шестьдесят, плюс-минус два года, и Полмисано, несмотря на его странно изогнутую левую руку, не показался мне немощным стариком. Скорее наоборот, он был силен, как вол. Длинное лицо, рот с широкими губами, тонкий голос совершенно не вязался с ними, крючковатый нос над волевым подбородком, черные, часто мигающие глаза.

— Вы что-то продаете, — спросил я, — или просто зашли, чтобы укрыться от дождя?

Коллизи бросил окурок на пол и растер его в пыль начищенным черным ботинком.

— Как я упомянул, мистер Которн, я — итальянец, а итальянцы придают большое значение семье. Дяди, тети, племянники, даже двоюродные и троюродные братья. Мы стараемся держаться друг друга.