Детектив из села Бубновый Туз - [8]

Но вот наконец ветврач оторвался от микроскопа, поднял голову и, широко улыбаясь, торжественно произнёс:

— Феноменально!

Подельников с удивлением посмотрел на шефа. Тот, не выдержав неясности и тумана, положил свою тяжёлую руку на плечо осеменатора и грубовато спросил:

— Это как же понять? Уж не новый ли какой-нибудь африканский вирус ты там обнаружил? Говори, ничего не таи, Василич, лучше горькая правда, чем пугающая неизвестность!

— Какой вирус, Иван Парфенович! — воскликнул осеменатор. — Это, так сказать, переворот в науке! Мы в нашем селе Бубновый Туз за счёт Степкиной спермы можем вместо дерьмовой демократии настоящее коммунистическое завтра сотворить! Ведь подумать только! — и Дмитрий Васильевич, скрестив руки на груди и закатив куда-то под потолок глаза, мечтательно объяснил: — Ведь если каждую бабу из Бубнового Туза осеменять его спермой, — и он снова ткнул пальцем в сторону Стёпки, — то каждая будет приносить и телку, и будущую доярку одновременно. Ну, а если осеменять коров его спермой, то и коровы ежегодно будут приносить и пастуха, и бычка тоже одновременно. И будут у нас, значит, в изобилии и рабочие руки, и молоко с мясом. Вот если бы до этого дня Никита Сергеевич Хрущёв дожил! Царство ему небесное. Он только мечтал догнать по мясу и молоку Америку. Если бы сейчас жив был, то за такое открытие уж точно бы к Ленинской премии представил. Да что там к премии?! Героями бы соцтруда стали!

Ивану Парфеновичу наконец надоело слушать бред пьяного осеменатора, он снова положил на его плечо руку и тряхнул так, что голова Дмитрия Васильевича была готова скатиться с плеч куда-нибудь под лабораторный стол. При этом он ещё и гаркнул начальственным голосом:

— Ты, коновал чёртов! Лучше толком скажи, что там на стёклышке увидел?! А потом, если позволю, и сказочное завтра рисовать будешь!

— А я и так всю правду рассказал. Что на стёклышке под микроскопом вижу, то и рассказываю. В Степановой сперме — бычки и телки, пастухи и доярки, правда, ещё в живчиках, табунами бегают. Теперь понял?!

— Пусть там стадо африканских слонов и бегемотов бродит! — взорвался председатель АО. — Но Ксеньку, хотя и разводиться с ней собираюсь, на порчу этому флотоводцу не отдам! — и, переводя дыхание, добавил: — Чтобы в течение двадцати четырех часов и духу его в нашем селе не было!

— Не имеете право! — возразил Стёпка, в это время натягивающий на себя брюки.

— Имею! — рявкнул в ответ Иван Парфенович.

— А я говорю, не имеете! — расхрабрился от чего-то Степан. — Я ещё свой отпуск не отгулял! А отпуск по демократическим законам я могу провести, где хочу и с кем хочу! Это вам не при коммунистах в двадцать четыре часа из страны выдворять!

— Ишь ты, как он снова запел! — нахмурил брови Иван Парфенович. — О коммунистах, как о покойниках заговорил! — и, стукнув кулаком себя в грудь, закричал: — Мы как были коммунистами, так и остались ими, каждый на своём месте! Понял, сопляк?! И, переводя дыхание, обратился к своим телохранителям: — Одним словом, вывезите его, ребята, за пределы села немедленно. А не послушается, сами знаете, что делать.

Но тут за флотского вступился Дмитрий Васильевич:

— Ошибку, Иван Парфенович, допускаешь. Большую ошибку! Всего-то один раз за три столетия в наше село попал нужный человек, который без обещаний о рае, к настоящему земному раю может всех нас привести. Ты же его за двадцать четыре часа хочешь из села выдворить.

— Так он же со своими способностями может такое натворить! Не расхлебаем. Ты что, разве этого не понимаешь?!

— А мы ему в нос кольцо, — не сдавался осеменатор, — и, как нашего быка Кузьку, на цепь посадим.

— Не хочу на цепь! — завопил флотский.

— Вот видишь?! На цепи он сидеть не хочет, а значит, ко всем бабам и девкам без разбора шастать будет!

— Ну и что же! — не сдавался Дмитрий Васильевич. — И пусть его шастает. Как раз это для богатства нашего села и надо. Телки-доярки! Бычки-пастушки! — пропел последние слова ветврач.

— Вздор все это! — вдруг вновь вспылил председатель АО. — Ведь он не к твоей сухопарой Лизке полез, а сразу к моей Ксеньке! Хорошо ещё, что с индийским презервативом! А если бы без него?! Или с нашим российским, пригодным только для того, чтобы бутылки с самогоном закрывать. Тогда через девять месяцев пришлось бы мне, старому дураку, телку с каким-нибудь морским петухом в придачу в люльке качать.

Подельников хихикнул на это, но тут же поймал на себе свирепый взгляд рогоносца и замолчал. Ивану Парфеновичу было довольно и этого. Глаза его налились кровью. Челюсти клацнули. И голос стал неузнаваемый:

— Вон из села немедленно!!! А рай для самого себя и без этого кобеля сделаю! — и, повернувшись к телохранителям, добавил: — выкиньте его из села! В любой попутный грузовик забросьте и пусть отчаливает куда-нибудь на Канарские острова свой отпуск догуливать!

Когда телохранители выволокли из лаборатории Степана Криушина, председатель АО сказал уже совсем опьяневшему осеменатору:

— Ты Василич, пить-то пей, но разум не пропивай. И чтобы я в последний раз слышал о подобном рае в нашем селе! Эти все вещественные доказательства куда-нибудь в навоз закопай. И больше не мечтай о бычках да о пастушках, иначе сам в пастухи пойдёшь!