Детектив и политика. Выпуск №4 (1989) - [99]

Гучков трижды выступал против министра; сначала обратился к здравому смыслу и Священному писанию: неразумно обирать и без того бедный народ; грех отбирать у человека то, что он получил за труды свои.

Министр ответил, что доводы звучат ярко и впечатляюще, но при этом спросил, как же государство, не взимая налоги, может создать бюджет?! Причем для того лишь, чтобы служить подданным, заботясь об их же благе?

Гучков предполагал, что ответ будет именно таким, он затаенно ждал такого ответа — повод к конкретному разбирательству всех параграфов и внесению корректив.

Поэтому второе свое выступление он посвятил тому, чтобы доказать неразумность столь высокого подоходного ценза: "Я могу жить на проценты с капитала, жить безбедно, как и Рябушинский с Мамонтовым, Морозовыми и Демидовыми; не тревожит меня и судьба спекулянтов Рубинштейна и князя Андроникова с Манусом и Бадмаевым. Когда впервые подоходный налог был введен в Америке, возмущение общественности было так велико, что Верховный суд признал этот закон неконституционным и отменил его. Казну создавали единственно за счет громадных таможенных пошлин на ввозимые товары: "Учитесь все делать сами, сограждане!" Триста тридцать миллионов долларов, то есть миллиард рублей, получила американская казна с таможенного налога — им бы и жить! Но их бюрократия все же протащила подоходный налог, однако сколь он взвешен и разумен! С тех, кто получает не более двух тысяч в год, взымают доллар с тысячи, кто зарабатывает более двадцати, — десять долларов с каждой тысячи, а уж кто взял сто — плати сверх этого тринадцать процентов от заработанного… А вы что предлагаете? Задушить предпринимательство на корню? Погубить истинно русскую промышленность и торговлю? Открыть ворота иностранному экономическому вторжению, которое налоговому обложению не подлежит? Да у нас и так в дни войны гонорею лечат лекарствами Деламуре, носки вяжет Томас Виттик-Конау, своих бастующих рабочих отправляет в армию заводчик Мюллер, продает презервативы Войт-Стар, укрепляет нервную систему Горашио-Картер, а спасает от седины герр Кальтоко!

Князь Шаховской грустно улыбнулся:

— Нет на Руси человека более бесправного, чем министр финансов… Давайте коррективы, будем обсуждать параграф за параграфом…

Налоги удалось сбить: с тех, кто получал восемьсот пять рублей, налог установили в шесть рублей, а министр требовал пятнадцать; с двенадцати тысяч казне надо отдавать — декларируя полученные деньги собственноручно — четыреста восемь. Ну а уж с тех, кто брал более четырехсот тысяч, — отдай сорок восемь тысяч и не греши. Против этого Гучков не возражал, получая триста пятьдесят, зато добился, чтобы армия и казачество подоходный налог вообще не платили, — бил в одну точку, перетягивая на свою сторону тех, кто владел оружием: а они все малоимущие, кто винтовку таскает за плечом, откуда у него деньги, каждая копейка на счету?! Добился он освобождения от налогов и всех благотворительных, ученых, культурно-просветительных, инородческих организаций — это была, пожалуй, главная победа; шквал оваций вызвала заключительная фраза: "Не убивайте русских Третьяковых, князь!"

…А как он негодовал, прочитав вирши Георгия Иванова — в обществе называли талантом, восходящей звездой… И вдруг такое:

Мы знаем, дело наше право,

За нас и Бог, и мир, и честь.

Пылай, воинственная слава!

Свершится праведная месть!

Германия! Пред славой нашей

Склони бессильное копье,

И переполненною чашей

Испей бесславно свое.

Тогда, позабывая беды,

Мы вам даруем честный мир,

И бросим к алтарю победы

Вильгельма глиняный кувшин!

Гучков ярился: при чем здесь кувшин? И кто сказал, что мы намерены дать им мир? Государыня? Как можно печатать такое?!

И снова не отреагировал так, как надо бы; ах, эта засасывающая российская текучка, когда пустяки мешают сделать то, что только кажется малым, а на самом-то деле, по-божески, и есть главное: наравне с Богом только Принцип…

А как беззубо он вел себя, встречая на вокзале Московско-Виндаво-Рыбинской дороги наследника румынского престола принца Кароля! Великий князь Михаил Александрович, по протоколу приветствовавший принца, дружески кивнул Гучкову, но руки не протянул, знал, что за Александром Ивановичем следят повсеместно, но тем не менее, проходя мимо, произнес, не глядя: "Очень надо увидаться".

А я обиделся, видите ли! Какие же мы все обидчивые, сил нет! На что угодно готовы обидеться, сами же себя накручиваем, а после сладостно себя же и жалеем…

А ведь говорить с великим князем надо было о том, что сукин сын Шумский, так называемый публицист, а на самом деле не иначе как агент Протопопова, крайне хитро писал в своем очередном журнальном обозрении, что, мол, Германия — через нейтральные страны — вновь предлагает мир, готова к разумным переговорам и что из Франции немецкие войска уйдут и Россию покинут, разве что останутся в издревле принадлежавших им Литве и Курляндии. Жал, сукин сын, что, мол, Германия может сделаться стомильонной за счет союзничества с Австрией, Болгарией, Турцией и Польшей, которой они дали суверенную автономию, они, немцы, а не Россия — как ни молил он, Гучков, об этом Двор, сколько можно держать в кабале народ католической веры и вертикального характера?!