Детектив и политика 1991 №4(14) - [113]

Здесь вмешался Щелоков:

— Не отказывайтесь, товарищи, от того, что дают. Саженцы надо сажать — легче будет потом перенести.

Андропов тут же попытался смягчить чересчур прямолинейную реплику коллеги — было видно, что он человек совсем иного стиля, иного вкуса:

— Вот вы здесь со своим национальным вопросом, который и в самом деле уже назрел…

— Перезрел, Юрий Владимирович, — перебил один из вконец осмелевших ходоков.

— Ну, перезрел, спорить не буду — вам виднее. Хотя, знаете, я последние годы стал уже специалистом по национальным вопросам. Мне поручают именно национальные вопросы, мои товарищи — свидетели. — И он кивнул на Руденко и Щелокова. — Одиннадцать лет назад я был послом в Венгрии — помните венгерские события?

— Мы не венгры, мы крымские татары — советские граждане.

— Верно, верно. Но ваш вопрос — не единственный. Вы знаете, например, что на Востоке мы на пороховой бочке сидим?

Отношения с Китаем становились в это время все хуже и хуже, росло напряжение на границе, — меньше чем через двадцать месяцев оно выльется в кровавое столкновение за крошечный остров Даманский на реке Уссури, который китайцы называют Ченпао. Андропов, как секретарь ЦК по связям с социалистическими странами, несколько раз участвовал в переговорах с китайцами, которые кончились безуспешно. Но с татарами Крыма говорить о китайцах не имело смысла — это их мало волновало. Поэтому Андропов стал сворачивать беседу:

— Итак, если я вас правильно понял, вы хотите Крым — и ничего больше. Так ведь?

Здесь Айше вспоминает, как они, не сговариваясь, хором ответили:

— Так! Крым — и ничего больше!

Андропов пообещал, что скоро в печати появится постановление о политической реабилитации крымских татар, а на вопрос делегатов, будет ли им позволено по возвращении в Узбекистан устроить массовую сходку и отчитаться о поездке перед народом, он, дружелюбно улыбнувшись в последний раз, ответил:

— О чем вопрос?! Хотите, я сам позвоню Рашидову, чтобы вам предоставили для собрания лучший зал Ташкента — театр Навои?

Хотя Андропов, несомненно, позвонил в Ташкент Рашидову, партийному руководителю республики, либо кому-нибудь из его заместителей, а скорее всего, непосредственному своему подчиненному — шефу Узбекского КГБ, встреча делегации крымских татар в Узбекистане вышла совсем иной, чем они ожидали после обнадеживающих улыбок. Не только театр Навои не был им предоставлен для отчета перед теми, кто их послал в Москву, но даже на открытом воздухе не дали встретиться — разгоняли, избивали, забирали в милицию, отдавали под суд. И хоть указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 сентября 1967 года с крымских татар были сняты наконец огульные обвинения в измене родине, попутно этот указ фактически ликвидировал их как нацию, используя выражение "граждане татарской национальности, ранее проживавшие в Крыму". Указ стал итогом длительной борьбы крымских татар за свои национальные права и одновременно началом нового раунда этой борьбы. Татарских ходоков с петициями вылавливали в Москве, избивали и отправляли обратно в Узбекистан. А в самом Узбекистане демонстрации и митинги разгонялись милицией и войсками. Но хуже всех пришлось тем тысячам людей, которые отважились отправиться на родину, в Крым. Их выбрасывали из купленных ими домов, избивали, грабили и депортировали обратно в Узбекистан, а дома сносили бульдозерами, даже не компенсируя стоимости. В Крыму начался настоящий антитатарский психоз, усиленный ксенофобией проживающих там украинцев и русских. Антитатарские погромы стали повседневным явлением. По сфальсифицированным обвинениям было арестовано и осуждено свыше 300 человек. Причем всей антитатарской кампанией руководили местные отделения КГБ. А еще через несколько лет Совет Министров СССР принял драконово постановление об ужесточении паспортного режима на территории Крыма: под страхом выселения местным жителям было запрещено пускать на порог представителей народа, который владел Крымом в течение многих столетий. Таков эпилог встречи делегации татар Крыма с комиссией ЦК, которую возглавлял Юрий Владимирович Андропов.

В 1971 году Айше Сейтмуратова была снова арестована и приговорена к трем годам лишения свободы — на этот раз не условно, а по-настоящему. Следователь КГБ майор Александр Александрович Севостьянов в ответ на ее реплику о 37-м годе, пике сталинского террора, который осуществлялся органами госбезопасности, зло отпарировал:

— Хватит нас 37-м годом попрекать! Тогда мы пересолили, зато сейчас недосаливаем.

По-видимому, мысль о пересоле и недосоле — не личное открытие майора Севостьянова, а ходячее выражение в стенах Комитета государственной безопасности после прихода к руководству Юрия Владимировича Андропова. Более того, вероятно, эта мысль казалась ему и его сотрудникам достаточно объективной и справедливой, ибо содержала признание прошлых недостатков в карательной деятельности ведомства, из-за которых, собственно, и пришлось несколько отступить, ослабить позиции. Иначе говоря, пересол при Сталине повлек за собой недосол при Хрущеве. И то и другое — крайности, и необходимо вернуть тайной полиции прежнее значение и прежний престиж в государстве, не допуская, однако, перегибов в сторону бессмысленного террора, который рикошетом задевает обычно и сотрудников органов. "А знаете, сколько наших товарищей погибло во время сталинских чисток?" — аргумент агентов КГБ в ответ на упоминание о его прежней истребительской функции, когда эта организация существовала под другими аббревиатурами: ЧК (Чрезвычайная комиссия) — ГПУ (Государственное политическое управление) — НКВД (Народный комиссариат внутренних дел) — НКГБ (Народный комиссариат государственной безопасности) — МГБ (Министерство государственной безопасности) — и, наконец, КГБ. Столь частое изменение названия продиктовано, в частности, постоянным открещиванием репрессивного ведомства от собственной деятельности и попыткой, если можно так выразиться, каждый раз начать жизнь сначала.