Детектив и политика 1991 №4(14) - [105]

В 2 часа дня Имре Надь снова позвонил в посольство и вызвал к телефону Андропова. На этот раз он предъявил послу ультиматум: если Советский Союз не начнет немедленно выводить свои войска, Венгрия объявит о выходе из Варшавского пакта. Он просил немедленно передать в Москву свой ультиматум.

Не дождавшись звонка от Андропова, Имре Надь в 5 часов вечера собрал заседание Совета Министров, который принял единогласное решение объявить Венгрию нейтральной страной. Но сам премьер понимал всю тяжкую ответственность такого решения и с часу на час откладывал официальное сообщение о нем. Он все еще ждал Андропова, все еще надеялся. И советский посол наконец появился и зачитал ответ Кремля. Имре Надь тут же перевел его на венгерский язык и продиктовал помощнику. Советская Декларация о равенстве и невмешательстве от 30 октября остается в силе, заявляла Москва и предлагала создать две смешанные комиссии, одна из которых занялась бы политическими вопросами, вытекающими из решения Венгрии выйти из Варшавского пакта, а другая — техническими деталями вывода советских войск с территории страны.

Андропову во что бы то ни стало надо оттянуть время. Во-первых, для того чтобы предотвратить военное сопротивление венгров Советской Армии и тем самым снизить число потерь среди русских. Во-вторых, чтобы успеть закончить поиски венгерских квислингов и создать из них новое правительство — в противовес правительству Имре Надя. Андропов сам взял на себя ответственность за разрешение венгерского кризиса, его вариант был принят Москвой, и сейчас он один заменял в Будапеште и Советскую Армию, и органы госбезопасности, и Политбюро ЦК КПСС. От него лично теперь зависели и судьба всей советской империи, и жизнь каждого советского солдата. Любые средства для достижения столь высоких целей он считал пригодными. Ложь была самым невинным из тех, которыми ему приходилось пользоваться в эти роковые дни в Будапеште.

Имре Надь и члены его кабинета выслушали ответ Москвы и еще раз потребовали немедленного вывода советских войск. Самым резким было выступление Яноша Кадара:

— Что случится со мной, не имеет ровно никакого значения. Но, будучи венгром, я готов в случае необходимости сражаться. Если ваши танки снова войдут в Будапешт, я выйду на улицу и буду бороться с ними хоть голыми руками.

В тот же день Янош Кадар выступил по радио — более откровенно и более страстно, чем Имре Надь:

— Во время этого славного восстания наш народ низверг режим Ракоши. Участники восстания добились свободы для народа и независимости для страны… Мы гордимся, что вы честно исполнили долг в вооруженном восстании.

Было уже поздно, все разъезжались. Кадар сел в одну машину с Ференцем Мюннихом. По дороге они резко о чем-то заспорили. Машина уже подъезжала к дому Кадара, когда тот приказал шоферу повернуть и ехать на улицу Байза. Ночь они провели в советском посольстве, а наутро советский танк отвез их на военно-воздушную базу То-кол на острове Чепель, откуда специальным самолетом они вылетели в пограничный советский, бывший австровенгерский, городок Ужгород.

Утром 2 ноября, когда Имре Надь узнал не только об исчезновении Кадара и Мюнниха, но и о дальнейшем переходе советских войск через венгерскую границу, он опять вызвал Андропова. Впервые советский денди был явно не в форме — усталый, небритый, галстук повязан небрежно, похоже, в эту ночь он даже не ложился. Однако Имре Надю было сейчас не до таких мелочей, поэтому он и не связал ночное исчезновение двух членов своего кабинета с необычным видом советского посла. Надь говорил нервно и торжественно — он понимал, что за спиной Андропова стоит советская империя, и бросал ему в лицо одно обвинение за другим.

Андропов, напротив, слушал рассеянно, отвечал вяло, невпопад, не затрудняя себя поиском более или менее правдоподобных аргументов. Единственное, что он делал, — старался преуменьшить советскую военную угрозу: "Это явное преувеличение — говорить о массовом вторжении. Просто одни части заменяются другими. Но скоро и они будут выведены. Весь вопрос не стоит выеденного яйца". Патриотический пафос Имре Надя казался ему неуместным, особенно сейчас. На некоторые вопросы венгерского премьера он просто не отвечал. Он смотрел прямо в глаза этому обреченному человеку и устало, скорее механически, чем учтиво, улыбался. Он думал уже о другом. Его венгерская игра была окончена.

В ночь с 3 на 4 ноября Имре Надь остался спать в парламенте. В 4 часа его разбудили и сообщили, что советские войска штурмуют Будапешт. В 5.20 он обратился по радио к согражданам:

— Говорит Имре Надь, председатель Совета Министров Венгерской Народной Республики.

Сегодня на рассвете советские войска атаковали столицу с явным намерением свергнуть законное демократическое правительство Венгрии.

Наши войска сражаются.

Правительство находится на своем посту.

Я сообщаю об этих событиях народу нашей страны и миру…

Ещё через полчаса Имре Надь узнал об образовании просоветского правительства Яноша Кадара. Вспомнил ли тогда венгерский премьер, каким изнуренным, невыспавшимся выглядел советский посол на следующее утро после бегства Кадара в таинственный дом за коваными воротами на улице Байза? Не спал эту ночь и Кадар. Он был единственным венгром, которому профессионально скрытный Андропов выложил все начистоту: и то, что песенка Имре Надя спета, он человек конченый, и что советским войскам уже отдан приказ подавить восстание. Выбора у Яноша Кадара нет: если он откажется сотрудничать с русскими, его ждет та же судьба, что и Надя. "Андропов первым говорил с Кадаром, и именно Андропов убедил Кадара принять советскую точку зрения", — вспоминает Миклош Васарели, пресс-секретарь Имре Надя. В эту холодную осеннюю ночь сухой расчет, цинизм и вероломство одержали верх над романтикой, наивностью и политическим инфантилизмом Венгерской революции.