Десятый Октябрь - [7]

Пробудь одаренный Ал. Блок под крылом революции дольше он, несомненно, дал бы русской поэзии строки определяющие все победы, все плюсы, все величие красного Октября.

Но Ал. Блок ушел…

«Старой гвардии» символизма переварить Октябрь с маху — трудно, не то что молодым, таким например, как Владимир Ричиотти:

Только ветер сапёром долбит.

По окопам проспектов унылых:

«Суждено от былого уйти.

Наше сердце к былому остыло.»

Остыло легко к прошлому, потому что никогда и не накалялось!!!

Не все молодые

Но не все молодые тоже легко взяли на плечи свои груз Октября…

Некоторым при мысли об Октябре — «скучно» становится. Они кутаются в тогу величественного равнодушия… Да! красиво… Декоративно. А дальше что?

Так и кажется, чти так спрашивает Вячеслав Ковалевский:

Маркою Р.С.Ф.С.Р.

Клеймим папирос лбы —

Великолепный пример:

Здесь начинается быль,

В небе Москвы чекан,

Как череп на склянке,

Созвездие В.Ч.К.

Над гробом Лубянки.

А вы, из рук Перекопа

Вкусившие черных просфор,

Кроет оркестров копоть

Ваш, героический морг.

<…>

Вот она в небе коммун,

Красноармейская слава!

Скучно мне. Впрочем, жест

Веков из октябрьской рамы

Великолепнее всех торжеств

Человеческой драмы.

Другие, как Анатолий Мариенгоф, хотя и приписывают, из учтивости (!) в конце многолетие Октябрю более охотно золотят образ «столбового дворянства» и «прекрасной хищницы»:

Знаете ли почему? Потому что: октябрь сразил

Смертями каркающую птицу.

Где ты Великая Российская Империя?

<…>

Из ветрового лука пущенная стрела

Распростерла

Прекрасную хищницу.

Неужели не грустно вам?

Я не знаю — кто вы, откуда, чьи?..

Это люди другие, новые, —

Они не любили ее величья.

<…>

Смиренно на Запад побрело с сумой

Русское столбовое дворянство.

Многие лета, многие лета, многие лета

Здравствовать тебе — Революция.

Илья Эренбург сделал последние годы крупное имя себе; сейчас он больше пишет прозой; но Илья Эренбург отличился всегда монастырской, по строгости, искренностью, поэтому вдвойне важны его реакции на Октябрь:

Революция, трудны твои уставы.

Схиму новую познали мы:

Нищих духом роковую правду,

И косноязычные псалмы.

Про молот в следующей цитате не говорится, но насчет серпа сказано с достаточной четкостью:

Какая жалкая рассада

В младенчестве уже опадена.

И тщетно скудоумный виноградарь

Чаны готовит для вина,

Еще не раз, гремя победной медью,

Пройдет по пустырям России смерть.

Не этот заржавелый (?) серп (!)

Сберет великое наследье.

Злобы против Октябри здесь нет, но поэта заедает пессимизм, когда его муза склоняет свои стальные глазки в сторону буйного красноволосого детища Великого народа русского.

Приемлют Октябрь, не колеблясь

К таким принадлежит поэт — Рюрик Ивнев:

Сквозь мутные стекла вагона

На мутную Русь гляжу.

И плещется тень Гапона

В мозгу, как распластанный жук.

Распутин, убитый князьями,

В саване невского льда,

Считает в замерзшей яме

Свои золотые года

Кому оценить эти муки?

Он жмет мне под черной водой

Живые, холодные руки

Горячею, мертвой рукой.

И третий, слепой, безымянный,

Желавший над миром царить,

Сквозь окна, зарею румяной,

Меня начинает томить.

И жжет меня Зимней Канавкой

И гулким Дворцовым мостом.

Последнею, страшною ставкой,

Языческим, диким крестом.

Сквозь мутные стекла вагона

На мутную Русь гляжу

И в сердце своем обнаженном

Всю русскую муть нахожу.

Пусть поэт бичует себя… Трудно в великие годы не почуять на спине часть чьей-то вины. Конечно, если совестливое сердце…

Даже такой великан поэзии, мэтр, знаток ритмов, как Валерий Брюсов искренне писал (на ту же тему) об Октябре:

Лот любви, моряк озадаченный,

Бросай в тревоге бессонных вахт,—

Иль в Советской Москве назначена

Classische Walpurgisnacht?

И дальше:

Город иль море?

Троя иль Ресефесер?

И такой же звенящий, точеный математик вдохновений, как Бенедикт Лившиц бросил:

И кто же, русский, не поймет,

Какое сердце в сером теле,

Когда столпа державный взлет —

Лишь ось кровавой карусели.

Поэт осуждает и отстраняет бывшее до Октября.

Утверждающие Октябрь

Чем дальше, тем их будет больше!

Очень важно здесь привести несколько примеров первых (по времени) утверждений, безусловных, высокопафосных, красного Октября.

Вот, например В. Я. Брюсов и его —

Третья осень

Вой, ветер осени третьей,

Просторы России мети,

Пустые обшаривай клети,

Нищих вали по пути;

Догоняй поезда на уклонах,

Где в теплушках люди гурьбой

Ругаются, корчатся, стонут,

Дрожа на мешках с крупой;

Насмехайся горестным плачем,

Глядя, как голод, твой брат,

То зерно в подземельях прячет,

То душит грудных ребят;

В городах, бесфонарных, беззаборных,

Где пляшет Нужда в домах,

Покрутись в безлюдии черном,

Когда-то шумном, в огнях;

А там, на погнутых фронтах,

Куда толпы пришли на убой,

Дым расстилай к горизонтам,

Поднятый пьяной пальбой!

Эй, ветер с горячих взморий,

Где спит в олеандрах рай, —

Развевай наше русское горе,

Наши язвы огнем опаляй!

Но вслушайся: в гуле орудий,

Под проклятья, под вопли, под гром,

Не дружно ли, общею грудью,

Мы новые гимны поем?

Ты, летящий с морей на равнины,

С равнин к зазубринам гор,

Иль не видишь: под стягом единым

Вновь сомкнут древний простор!

Над нашим нищенским пиром

Свет небывалый зажжен,

Торопя над встревоженным миром

Золотую зарю времен.

Эй, ветер, ветер! поведай,

Что в распрях, в тоске, в нищете,