Десять мужчин - [83]

Но прошел месяц, второй, и я поняла, что не выдержу обмана. В сравнении с материнской роль любого отца выглядит несущественной. Неважно, что Девственник не помогает мне растить во чреве плод, — а какой отец помогает? Приходилось признать, что в биологическом отношении ребенок его не меньше, чем мой. Выбора не было: надо сообщать. Я взялась писать письмо, но тут же подумала, что электронная почта предпочтительнее. По крайней мере, Девственник наверняка будет сидеть, когда получит известие.

Тема: Мои поздравления.

Не время для шуток.

Тема: Скоро станешь папой.

Не годится.

Тема: Я береме…

Даже не думай.

Тема: Отцовство.

Нет, все не то.

Признать его роль значило напрашиваться на неприятности. Он ведь имеет право потребовать, чтобы мы растили «его» ребенка вместе. Нет, все же первое решение было и самым верным: никаких контактов с Девственником. Я не смогла бы даже чашку чая с ним разделить, не говоря уж об ответственности за другого человека. Словом, теперь я молилась, чтобы, когда придет время, я была готова к судьбе матери-одиночки.

А вот к чему я не была готова совершенно, так это к крови и боли спустя три месяца — когда потеряла своего малыша. С физическим шоком справиться оказалось проще, чем привыкнуть к пустоте, оставленной едва видимым плодом. У моего малыша было все для жизни, кроме самой жизни, и еще много недель меня преследовали страшная усталость, чувство потери и разочарование.

* * *

Вместе с Рождеством пришло время ехать домой — к праздничной мессе, гимнам и моей дорогой маме. Дома меня ждали также нескончаемый телевизор, нескончаемая еда и Гарольд с Филлис, старики-соседи, которые брали маму в прочные тиски осады каждое Рождество с тех пор, как мы с сестрой вышли замуж.

День напролет Гарольд сидел в большом кресле, катал во рту вставные челюсти и наливался домашним джином прямо из бутылки, радостно пуская туда слюни, чтобы ни с кем не делиться. Старик мерзкий, его жена сварлива от многолетнего презрения, и оба не прочь злоупотребить гостеприимством моей мамы.

На редкость теплым Рождеством мы зажгли газовый камин по просьбе слегка озябшей Филлис и в тропической духоте расправились с праздничной индейкой. Не в силах больше видеть ни еду, ни телевизор, я улизнула в свою комнату, распахнула окно и, глядя в сад на мамин любимый орех, дышала прохладой, пока не зазвонил телефон.

— Алло? — выдохнула я в трубку, слетев вниз по лестнице.

— Счастливого Рождества!

Я сразу узнала этот голос.

— А мне сказали, ты в Америке, — продолжал он.

— Уже в Лондоне.

— Я так скучаю…

Он на миг умолк, а я затаила дыхание во внезапной надежде услышать «по тебе».

— Правда, я очень скучаю по вкусностям твоей мамы, — закончил он, и у меня упало сердце.

— Где ты?

— Рядом, у родителей. Тебя вспоминал… всех вас. Подумал, может, зайти?

— Заходи в любое время. — Я сама удивилась пылкости своего приглашения.

— Ладно. Завтра зайду.

Он первым повесил трубку.

Я вернулась к себе, растянулась на кровати и, лежа в темноте, вспоминала вечер своего знакомства с бывшим мужем. Впервые со дня моего бегства я представила, как опозорила его перед коллегами и учениками. Быть может, время залечило обиду? Во всяком случае, в трубке его голос звучал довольно дружелюбно. Быть может, я наконец готова стать его женой, ведь я научилась довольствоваться малым, да и притяжение далеких стран больше не собьет меня с пути истинного.

Ближе к ночи, когда мама раскладывала миндально-изюмную начинку на кругляши сырого теста, я попыталась небрежным тоном сообщить ей, что завтра пирожки будут кстати: придет мой бывший муж. Но его имя застряло в горле. Мама тоже замерла с поднятой ложкой:

— Он придет сюда?

— Да. Хочет повидаться со мной. С нами.

— Ох, дорогая! — Мама раскрыла мне объятия.

* * *

Он постучал в дверь, и я пошла открывать с тем же радостным волнением, что испытывала в семнадцать лет. А он, как и прежде, на шаг отступил от порога — словно для того, чтобы лучше меня рассмотреть. А я взглянула на бывшего мужа глазами взрослой женщины. Он был так же хорош собой, с таким же открытым лицом, такой же широкой улыбкой. И все же весь он стал как-то… меньше.

Я пригласила его в гостиную и устроилась рядышком с ним на диване. Гарольд с Филлис, которые опять торчали у нас, развернулись от телевизора к нам, открыв для себя развлечение иного рода. Но меня сейчас и они не смущали. Мне было легко с бывшим мужем, нас связывала близость людей, однажды любивших друг друга. Он по-прежнему был частью моей семьи, моей жизни. И нескольких минут не прошло, а я уже думала о том, что лучшего рождественского подарка не получала.

— Когда вернулась в Англию?

Я смотрела на его губы, как будто впервые заметила их форму.

— Почти два года назад.

— С дипломом?

— Конечно, — подтвердила я с гордостью. Его ученым коллегам больше меня не устрашить.

— Чем занимаешься в Лондоне?

— Сейчас в основном пробами. Но мне дали роль в спектакле.

— Ух ты! В Вест-Энде?

— Ну что ты. В театрике над пабом в Ислингтоне.

— Рискованная профессия. Брось ты ее, роди ребенка. Ты будешь замечательной матерью.

Я уставилась в пол. Никто в целом свете, даже мама, не знал, что несколько месяцев назад я ждала ребенка.