Десять маленьких непрошеных гостей. …И еще десятью десять - [55]
Итак, в опыте выявлена, доказана и подтверждена способность таракана отвечать на вопросы экспериментатора, способность насекомого выбирать, извлекать выводы, научаться, усваивать уроки, преподанные ему обстоятельствами. И это свойство живого можно на разных особях измерять и выражать в сравнительных показателях, их можно познавать, убеждаясь, что если и не за мощным лбом, то под невзрачным хитиновым мундиром таракана, внушающего многим непреодолимое отвращение, все же скрывается в конце концов обнаруживающий себя зародыш разума.
Теперь, следуя намеченному плану, полагалось бы приступить к рассказу еще об одном герое очерков — о маленьких, скромных на вид, сереньких бабочках моли и о том интересном и поучительном, содержательном и важном, что можно сообщить о них. Правда, крылья у них только окаймлены длинными волосками, тогда как есть мотыльки, у которых оба крыла расщеплены на тонкие перьевидные лопасти — по дюжине с каждой стороны. Эти крылья как летное оснащение до сих пор никак не исследовались, хотя для теории аэронавигации воплощенный в них опыт природы не может быть безразличен. Стоило бы задержать внимание читателя также на факте, о котором пишет и Фриш, отмечая, что «на белых узких, блестящих, как атлас, передних крыльях моли черным пунктиром выведен красивый рисунок…». В самом деле, откуда берутся, чему служат рисунки на крыльях бабочек? Это явление настолько привычно, что его просто не замечают и редко кто над ним задумывался. Однако в свое время Фриш опубликовал работу, в которой, упоминая о старых, прерванных еще первой мировой войной исследованиях Ф. А. Гергардта из города Галле, призывал продолжить начатый им анализ.
Конечно, со всех точек зрения полезно знать, какими законами физики и химии вызывается появление разных рисунков и расцветок на крыльях бабочек, на надкрыльях жуков, на хитине перепончатокрылых. Впрочем, даже располагая самыми точными ответами на эти вопросы, биологи еще не решают главной задачи, которая перед ними стоит. Ведь биологам следует знать не только почему, но и зачем возникают расцветки и узоры одеяния животного.
А с загадками окраски насекомых и назначением различных рисунков связаны, как известно, явления мимикрии, уподобления устрашающему или защитному «платью», и только ли эти явления? Вопрос вовсе не такой отвлеченный, как может показаться. Во всем мире принята система маскировки и камуфляжа кораблей, наземных зданий, форм одежды военных, основанная как раз на анализе природной окраски зверей и птиц.
Наверху — часть узора на крыльях бабочки мелянаргии из семейства нимфалид. Внизу — узоры на надкрыльях жука-бронзовки.
Но это, конечно, только первый «выход в практику» полученных данных, которые еще помогут ученым познать общие законы развития живой природы.
Однако не станем отвлекаться от затронутой выше темы, касающейся возможности расшифровки поведения насекомых. Опыты Даршена и Шовена показали, что таракан обучается, что насекомое способно извлекать уроки из обстоятельств. Потомок древнейших обитателей нашей планеты наглядно продемонстрировал в своем поведении черты приспособительной изменчивости.
Но разве не об этом рассказывает и Фриш в очерке о блохе в цирке дрессировщика: здесь «единственная вещь, которую блоха должна усвоить, заключается в том, что ей нечего больше стремиться прыгать. Когда она по истечении какого-то числа дней или недель изведет свои силы в бесплодных попытках, то прекращает их и начинает двигаться только пешим порядком, шагом».
То же обнаружили у таракана Даршен на деревянном прутике, а Шовен в цинковом лабиринте. После скольких-то дней бега вверх и вниз, после скольких-то безудержных рывков и метания в ходах лабиринта, после купаний в ледяной воде, окружающей лабиринт рамы, таракан, изведя силы в бесплодных попытках достичь цели, прекращает их и начинает в одном случае сворачивать с полдороги, в другом перестает ошибаться, запоминает дорогу.
Признаюсь: как раз в подобных фактах я нахожу самое увлекательное, с чем вообще может столкнуться исследователь живого. Академик И. П. Павлов, создатель основ учения о высшей нервной деятельности, заметил как-то, что именно в поведении живых существ можно наблюдать «жизнь в ее крайнем пределе».
Какой богатый урожай новых идей для биологии, для технических наук обещают принести наблюдения жизни в ее крайнем пределе…
Но раз уж мы заговорили о перестройке поведения в связи с меняющимися обстоятельствами, то надо напомнить не только о немедленных, очевидных и непосредственных переменах, но и о тех, которые не сразу обнаруживаются, которые скрыты, запрятаны так глубоко, что они становятся известны лишь впоследствии. Здесь, пожалуй, наиболее важный урок преподали людям мухи — самые известные из современных двукрылых.
Еще на школьной скамье довелось мне из уст преподавателя естествознания услышать знаменитую и, правду говоря, поначалу огорошившую меня фразу Карла Линнея о трех мухах, способных сожрать труп лошади скорее, чем лев. Позже я прочитал небольшую книжечку о мухе, написанную в начале нынешнего века Лесли Оссианом Говардом, — крупнейшим авторитетом, теоретиком, практиком и пропагандистом службы защиты сельскохозяйственных культур и лесов от насекомых-вредителей. В ней содержится, между прочим, примерный расчет нарастания численности мух. И Фриш тоже пишет о том, сколько миллионов может — теоретически — составить потомство одной мушиной пары. В этих расчетах по сути дела и содержится объяснение смысла слов Линнея о мухах, пожирающих лошадь быстрее, чем лев.
