Десять лет на острие бритвы - [3]

В вагоне был единственный фонарь со свечкой и я увидел, как из мешков начали извлекаться жареные куры, яйца, масло, сало и соленые огурцы, даже живот подвело от этих вкусных прелестей. Встал вопрос как к ним подъехать, подобраться. Разговаривали они по-немецки, а я знал его неплохо и говорил на нем довольно свободно. Один из них все время интересовался когда прибудем в Брянск, но из его спутников тоже никто не знал. Тут я решился вставить три-четыре слова. Они удивленно на меня посмотрели, еще бы, вдруг какой-то босой, почти оборванец, а знает немецкий язык. Так состоялось наше знакомство и я до Брянска наелся досыта.

В Брянске опять была пересадка и долгое, почти суточное ожидание поезда на Москву. На другой день снова пошел на базар и загнал на еду перочинный ножик. В Москву поезд пришел рано утром. Трамваи еще не ходили. Решил немного подработать на подноске багажа многобагажным пассажирам. Повезло — подработал два миллиона. После чего отправился на Петроградский вокзал. Проходя мимо какого-то пустыря, увидел человек пять стоявших вокруг пустого стула. Подошел. Оказалось, шла игра в три листика. Решил поставить на один миллион, авось выиграю.

Выиграл. Поставил на весь выигрыш. Опять выиграл. На третью ставку у меня в кармане было уже десять миллионов. Этого было достаточно для того, чтобы благополучно пройти последний этап моего путешествия. Хотел уйти, но не тут-то было. Меня начали уговаривать еще раз поставить ставку, причем с очень настойчивым нажимом. И я поставил на все, что у меня было и проиграл. Опять остался гол, как сокол. На вокзале мне повезло. Какой-то военный больной малярией, ехавший из Ташкента, попросил помочь ему поднести вещи к вагону. Это помогло мне сытым доехать до Петрограда. Поезд пришел рано утром, только начало рассветать, и я босой, в своей экстравагантной одежде топаю по Невскому проспекту в расчете на то, что Станислав, двоюродный брат, живет еще на углу Невского и Садовой. Подойдя к дому, решил пройти в его квартиру со двора через черный ход. Наконец, заветная дверь была передо мной. Дергаю звонок с колокольчиком. За дверью послышался женский голос:

— Кто там?

— Свои, откройте. Я Толя, Стася дома?

— Какой там Толя? Я такого не знаю. Наверное, не туда попал!

— Да нет же, я к Станиславу, позовите его.

Дверь открывается, но при виде меня и моей ветхой одежды, моментально захлопывается перед моим носом.

Я опять звоню и говорю:

— Позовите Стасю.

Наконец дверь открывается и на пороге вижу Станислава в ночном халате, все таким же красавчиком. Смотрит он на меня и говорит:

— Что Вам надо от меня?

— Неужели ты не узнаешь меня? Ведь я же Анатолий!

— Как, ты Анатолий? Дай посмотрю как следует на тебя. Вот это здорово! — воскликнул он, наконец узнав меня. — Вернулся пропащий!

Станислав был интереснейшим человеком. Остапу Бендеру было далеко до него. Окончил академию художеств, открыл фотографию в этом доме. Снимались у него высокопоставленные особы, князья, бароны и т. п. Обручился с дочерью сибирского миллионера, но влюбился в дочь дворника нашего дома и женился на ней. Началась война. Он же скрывался на чердаке и в разных местах. Началась февральская революция, его выбирают от трудовиков в Петроградский Совет. В Совете стоит за прекращение войны. Когда временное правительство захотело вывести из Петрограда большевистски настроенные полки, он агитирует Волынский полк не подчиняться этому решению. Сразу после Октября занимает должность помощника коменданта Петрограда.

Способностей у него хоть отбавляй: художник, фотограф, механик, часовщик, архитектор, химик, а самое главное — изворотлив, как угорь. Его арестовывают за присвоение какой-то дворцовой мебели. Он выкручивается, за квартиру не платит долгие годы, выселить почему-то не могут, он безработный, а живет хорошо, ни в чем не нуждается. В Елисеевском магазине берет все, что ему надо, а денег не платит. Он механик на одном из заводов, он строитель в Апраксином ряду, он руководитель бондарной артели, от безработных выбирается в Ленинградский Совет. Хорошо знаком с Зиновьевым, с Кодацким. Организует строительство квартир в больших, высоких подворотнях домов. В 1937 году забирают и освобождают через месяц. В блокаду Ленинграда подрывается на мине в поисках картошки в пригороде.

Таким был этот странный человек, который мог устроить любую пакость своему другу и в то же время снять и отдать последнюю рубашку.

Сняли все с меня, бросили в печку, одели прилично, покормила меня его новая жена — балерина, и я с ними отправился к нашим. Все были живы и здоровы, и жили на канале Грибоедова на углу мостика со львами с золотыми крыльями, напротив знаменитой, часто фигурирующей в кино, решетки губфинотдела.

Дверь открыла домработница и мы прошли прямо в столовую. Все завтракали. Никто, конечно, меня не узнал. Было полное молчание и все взгляды устремлены на меня и Стаею. В их глазах вопрос: «Что это за парень, кто это?» Выцветшие от солнца, почти белые волосы, загорелое обветренное лицо, на вид здоровяк. Так длилось, наверное, около минуты. Станислав нарочно молчал, я тоже. И тут из-за стола с криком: «Толя! Толя! Это ты?» ко мне бросилась на шею сестра Ира. Начался переполох. Целовали, обнимали и говорили: «Жив! Жив! Вот это здорово!» Мама, конечно, пустила слезу, бабушка тоже. Вот так я появился дома. Началась новая жизнь. Учеба в вечерней общеобразовательной школе для взрослых повышенного типа, днем имел случайные заработки чернорабочего, тасканье книг со складов на Думской линии, напротив гостинного двора, на подводы, их разгрузка на Невском в Доме книги. На моих глазах наглядно развивался НЭП. Миллионные заработки поденщика превратились в твердые копейки — 25–30 копеек в день. С каждым днем в гостинном открывались магазины, а в 1924 году там уже блестели сплошные зеркальные витрины, заваленные разнообразными товарами. Дефицит пропал. Рубль стал дорогим, золотым. Отошло время, когда мама приносила зарплату, полученную утром одной покупательной способности, а к вечеру уже обесцененной. И все это произошло за каких-нибудь два года, тогда промышленность, еще вчера почти полностью бездействовала, железные дороги были забиты мешочниками, поезда останавливались между станциями и пассажиры добывали для паровоза топливо. В Поволжье — голод, на юге Украины — голод, на Северном Кавказе — голод. Ни кредитов, ни помощи со стороны остального мира. И не только выжили, но встали крепко на ноги.