Десять лет на острие бритвы - [10]

Первые две печи монтировали до 1000 человек, а четвертую — только 200 и смонтированы без помощи иностранных специалистов.

И сегодня наша страна может гордиться Магниткой.

Напомню: Вся царская Россия 1913 года, самого расцветного в экономике, давала 4,5 млн. тонн чугуна, порядка 5 с небольшим стали, а сейчас одна Магнитка дает 12 млн. тонн чугуна, 14 млн. тонн стали, 11 млн. тонн проката!

Читатель! Проникнись этими цифрами! Пойми, что это значит!

Магнитогорский металл самый дешевый. Одна сталь для ее перевозок требует 233 335 60-ти тон. вагонов.

Урало-Кузбасс себя полностью оправдал. Кагановичи, Троцкие и т. п. им руководители с иронией и смехом принимавшие решение партии о строительстве Магнитки, были посрамлены самой жизнью. Сибирь не превратилась в сельскохозяйственный придаток к мировому капиталистическому рынку, как этого требовали Троцкий и его сторонники. Урало-Кузбасс сделал свое спасительное дело в Великой Отечественной войне, а курс ускорения индустриализации, взятый партией в те годы, дал возможность разгромить фашистскую армию и победить.

С. М. Киров оказался на месте. Когда ему доложили о госте с Магнитки, он меня принял немедленно. Усадил в кресло и попросил подробно рассказать, как все происходило в эти пусковые дни, как чувствует себя Ильдрым. Неожиданно он меня перебил: «Позвольте, я Вас где-то видел, но вспомнить не могу». Я ему рассказал, как около трех лет тому назад мне, комсомольцу, кандидату в члены Ленинградского Совета, члену секции РКП, по поручению бюро жалоб РКИ, пришлось расследовать жалобу одной работницы Выборгской райстрахкассы, где открылись серьезные нарушения и даже преступные дела и зав. бюро жалоб взял меня с собой к Вам, чтобы я проинформировал об этом деле, и тогда Вы заметили, что я цепко действую, хотя и молодой, и решили не отстранять меня от дальнейшего расследования, а дать мне в помощь двух-трех опытных работников. Дело кончилось судебным процессом. «Вспомнил, — сказал Киров. — Да, действительно Вы выглядели моложе. Хотя Вам и сейчас тоже, наверное, немного лет?». Я ему напомнил, что слушал еще в 1926 году его первые выступления, когда он стал секретарем обкома, затем не только слушал, но и задавал вопросы на совещании, которое он проводил в Смольном с председателями участковых избирательных комиссий в Ленинградский Совет. Слушал его выступление на Волховстрое при его пуске.

Наш разговор длился больше часа. Прощаясь, Сергей Миронович просил передать сердечный привет Чингизу Ильдрыму. Это была последняя моя встреча с ним. Когда он узнал, что я собираюсь выступить с несколькими лекциями о Магнитогорске в Ленинграде и, в частности, на Волховстрое на строительстве алюминиевого комбината и узнав, что у меня имеются фотографии, то посоветовал сделать диапозитивы, что тогда доклады будут интереснее и тут же позвонил в методическое лекторское бюро политпросвета об изготовлении в усиленном темпе диапозитивов для меня, что было выполнено в несколько дней. Мою лекцию одобрили на методическом совете и я выступил с ней на заводах имени Марти, «Большевике», конногвардейских казармах и на Волховстрое. Оплату установили очень высокую.

1932 год прошел в напряженной работе по реконструкции двухэтажного щитового дома и превращении его в Магнитогорский дом инженерно-технических работников (ДИТР), пристройкой к нему зрительного зала на 600 человек и небольшого сценического помоста.

Кроме того, благодаря решению ВЦСПС по моей информации на президиуме о бытовом положении ИТР на Магнитке и моей статьи по этому вопросу в «Труде», надо было реализовать намеченные мероприятия по созданию более или менее сносных бытовых условий для инженерно-технических работников строительства и завода. Бюро инженерно-технической секции добилось многого в этом отношении, ее авторитет значительно вырос в глазах технической интеллигенции Магнитки, особенно с открытием ДИТРа. В конце 1932 г. мне предложили возглавить иностранный отдел комбината. Предложение мною было принято, утверждение пришло через горком партии. Началась напряженная, но интересная работа с иностранными специалистами, но от работы председателя ИТС меня не освободили, им продолжал быть до 1936 года.

С 1931 года начальником строительства стал Яков Семенович Гугель, сменивший Шмидта, несмотря на то, что ему было всего 28 лет от роду, он с первых дней проявил себя энергичным, грамотным, настойчивым руководителем. Годы его работы на Магнитке, пожалуй, явились самыми насыщенными по энтузиазму, по развитию соцсоревнования, и тяжелыми, с точки зрения, освоения небывалых объемов и совершенно новой техники.

Мои отношения с момента перевода в иностранный отдел с Я. С. Гугелем сложились не ахти как хорошо, т. к. существовал конфликт между ним и инженерно-технической секцией, настойчиво добивавшейся улучшения бытовых условий ИТР, выполнения его же приказов и первое мое столкновение с Яковом Семеновичем уже в должности начальника ИНО произошло на следующей почве:

Мне надо было выехать как избранному Уральской конференцией ИТС делегату на пятый Всесоюзный съезд инженерно-технических секций, а Гугель не захотел меня отпустить, причем, это нежелание появилось у него за час до отхода поезда. Весь состав Магнитогорской делегации был уже готов к отъезду и ждали меня. Яков Семенович заявил мне, что я нужен здесь, на самом деле никаких неотложных дел в иностранном отделе в эти дни не было. Он думал, что я, будучи в Москве, подниму вопрос о бытовых делах и неудовлетворительном выполнении его приказов, тем более, что в недалеком прошлом начальнику АХУ Гаврилову Бюро ИТС вынесло выговор с предупреждением об исключении его из ИТС за невыполнение ряда мероприятий зависимых от него, что вызвало несколько негативную реакцию со стороны Я. С. Гугеля.