Десять дней в сумасшедшем доме (ЛП) - [28]

— Ты — дьявол, я тебя покараю! — так что двум медсестрам пришлось навалиться на нее, чтобы заставить притихнуть. Работницы, кажется, находили немало веселья в том, чтобы провоцировать буйных пациенток на их худшие поступки.

Я взяла себе за правило при каждом опросе повторять докторам, что я разумна, и просить освободить меня, но чем больше я упорствовала, пытаясь доказать им свое душевное здоровье, тем сильнее они сомневались в нем.

— Для чего вы, доктора, находитесь здесь? — спросила я одного, чье имя я не могу припомнить.

— Чтобы заботиться о пациентах и проверять их разумность, — ответил он.

— Отлично, — сказала я. — На острове шестнадцать докторов, и, исключая двух, я не замечала, чтобы они тратили хоть каплю внимания на пациенток. Как врач может судить об умственном состоянии женщины, если он говорит ей только слова приветствия и не прислушивается к ее мольбам об освобождении? Даже самые тяжко больные знают, что бесполезно говорить что-либо, ведь в ответ они услышат, что это все — плод их воображения.

— Проверьте меня всеми способами, — убеждала я других, — и скажите, безумна я или здорова? Проверьте мой пульс, мое сердцебиение, мои глаза; попросите вытянуть руку и пошевелить пальцами, как делал доктор Филд в Бельвю, и тогда заключите, выжила ли я из ума.

Они не принимали всерьез мои просьбы, полагая, что я брежу.

В другой раз я сказала одному из них:

— У вас нет права удерживать здесь разумных людей. Я здорова, всегда была здоровой, и я должна настаивать на полном обследовании или освобождении. Некоторые другие женщины из находящихся здесь также здоровы. Почему нельзя отпустить их?

— Они все безумны, — был ответ, — И страдают от заблуждений и иллюзий.

После того, как я долго беседовала с доктором Ингрэмом, он сказал:

— Я переведу вас в более спокойное отделение.

Часом позже мисс Грэйди вывела меня в коридор и, назвав меня всеми грубыми и грязными словами, какие только может выговорить женщина, она сказала, что мне повезло, раз я сумела «спрятаться», переведясь в другое отделение, а иначе она бы отплатила мне за то, что я так хорошо все запоминаю и рассказываю доктору Ингрэму.

— Чертова девка, ты забыла все о себе, но никогда не забываешь нажаловаться докторам.

Затем она позвала мисс Невилл, которую доктор Ингрэм тоже великодушно согласился перевести, и отвела нас этажом выше, в седьмое отделение.

В седьмом отделении работали миссис Кронер, мисс Фицпатрик, мисс Финни и мисс Харт. Я не видела там такого жестокого обращения, как на нижнем этаже, но я слышала, как они отпускали грубые замечания и угрожали, выкручивали пальцы и раздавали пощечины непокорным пациенткам. Дежурившая ночью медсестра, которую, кажется, звали Конвэй, была весьма бесцеремонной. Если пациентки из седьмого отделения и обладали скромностью, им приходилось прощаться с ней. Всем приказывали раздеваться в коридоре перед дверьми палат, складывать одежду и оставлять ее там до утра. Я просила разрешения раздеться в своей палате, но мисс Конвэй заявила, что если она когда-нибудь поймает меня на этом, она предоставит мне причину больше никогда не повторять таких попыток.

Первый доктор, которого я видела там, — доктор Колдуэлл, — хватал меня за подбородок, и, поскольку я устала отказываться отвечать на вопросы о своем доме, я говорила с ним только по-испански.

Седьмое отделение может показаться посетителю вполне милым. Стены украшены дешевыми картинами, имеется фортепиано, оккупированное мисс Мэтти Морган, работавшей прежде в одном из музыкальных магазинов города. Она разучивала песни с несколькими пациентками и преуспела в этом. Главной артисткой в отделении была польская девушка по имени Ванда. Она была талантливой пианисткой и иногда соглашалась продемонстрировать свои умения. Она бегло читала самые сложные мелодии, и ее чувство такта и выразительность были безупречны.

По воскресеньям послушным пациенткам, чьи имена медсестры отмечали в течение недели, позволяли посетить церковь. На острове была небольшая католическая часовня, и иногда проходили службы.

Однажды приехал «проверяющий», и доктор Дент устроил обход для него. На цокольном этаже они обнаружили, что половина медсестер ушла обедать, оставив другую половину надзирать за нами, как это было всегда. Ушедшим немедленно было приказано вернуться к своей работе до тех пор, пока не пообедают все пациентки. Некоторые больные хотели рассказать о том, что им не дают соли, но им не позволили.

Сумасшедший дом на острове Блэквелла — это ловушка для людей. Попасть сюда легко, но уйти прочь почти невозможно. Я намеревалась заставить перевести меня в Лодж и Ретрит, но когда я получила свидетельства двух разумных женщин и могла пересказать их, я решила не рисковать своим здоровьем — и волосами — так что не стала изображать буйную.

В последние дни ко мне не допускали посетителей, так что, когда адвокат Питер А. Хендрикс приехал и заявил, что мои друзья желают взять меня под опеку, если я предпочту остаться с ними, а не в приюте, я согласилась с великой радостью. Я попросила его немедленно отправить мне что-нибудь съедобное, как только он вернется в город, и стала нетерпеливо ждать освобождения.