Десять дней в сумасшедшем доме (ЛП) - [17]

— Встаньте возле печи, — был приказ, — И выстройтесь в колонну по парам.

— Мэри, найди себе пару.

— Сколько раз мне говорить вам стоять в колонне?

— Стойте смирно.

Когда порядок нарушался, медсестры прибегали к толчкам, пинкам и зачастую шлепкам по уху. После этой третьей и последней остановки мы прошли в продолговатую узкую столовую, где пациентки устремились к столу.

Стол был почти таким же длинным, как комната, и лишенным любого покрытия. Длинные скамьи без спинок предназначались для того, чтобы пациентки сидели на них, и через них надо было переползти, чтобы устроиться лицом к столу. На протяжении всего стола близко друг к другу стояли большие чашки с той розоватой жидкостью, которую пациенты звали чаем. Возле каждой чашки лежал толстый кусок хлеба с маслом. Маленькое блюдце с пятью сушеными сливами прилагалось к хлебу. Одна полная женщина поторопилась и схватила несколько соседних блюдец, чтобы свалить их содержимое в ее собственную тарелку. Затем, держа в одной руке свою чашку, она взяла чужую и осушила ее одним глотком. То же самое она сделала со второй чашкой за меньшее время, чем потребуется, чтобы сказать это. Я была так удивлена ее успешно произведенным захватом, что, когда я наконец посмотрела на свою порцию, женщина напротив меня, не спрашивая моего позволения, схватила мой хлеб и оставила меня без него.

Другая пациентка, увидев это, добродушно предложила мне свой, но я отказалась с благодарностью, повернулась к медсестре и попросила еще. Бросив толстый кусок хлеба на стол, она отпустила какое-то замечание насчет того, что, даже забыв, где я живу, я не забыла, как есть. Я попробовала хлеб, но масло было настолько ужасно, что есть его было невозможно. Голубоглазая немецкая девушка с другой стороны стола сказала мне, что я могла бы попросить хлеб без масла, и что почти никто не может есть это масло. Я обратила внимание на сливы и выяснила, что среди них лишь пара съедобных. Пациентка, сидящая возле меня, попросила отдать ей сливы, и я согласилась. Мне осталась лишь чашка чая. Я попробовала его, и одного глотка было достаточно. Там совсем не было сахара, и вкус был таким, словно его сварили в медном горшке. Чай был жидок и слаб, как вода. Я передала и эту чашку более голодной пациентке, несмотря на возражения мисс Невилл.

— Вы должны есть через силу, — сказала она. — Иначе вы ослабнете, и кто знает, в этих условиях вы можете вправду сойти с ума. Чтобы разум оставался в порядке, нужно заботиться о желудке.

— Я никак не могу есть эту дрянь, — ответила я, и несмотря на ее уговоры, я ничего не съела тем вечером.

Не потребовалось много времени, чтобы пациентки смели все, что было съедобным, со стола, и затем нам приказали выстроиться в колонну в коридоре. Когда мы сделали это, двери были открыты, и нам велели проследовать назад в общую комнату. Большинство пациенток сгрудилось вокруг нас, и меня снова убедили сыграть, как больные, так и медсестры. Чтобы порадовать пациенток, я пообещала исполнить что-нибудь, а мисс Тилли Мэйард вызвалась спеть. Первой песней, которую она попросила меня сыграть, была «Засыпай, малыш», и я приступила к этому. Она пела ее очень мило.

Глава 11 В ванной

После еще пары песен нам велели идти за мисс Грюп. Нас привели в холодную, влажную ванную комнату, и мне приказали раздеться. Воспротивилась ли я? Да, еще никогда я не отказывалась так серьезно и настойчиво. Мне сказали, что, если я не подчинюсь, ко мне применят силу и не станут слишком церемониться. Тогда я заметила одну из самых невменяемых женщин, стоящую с большой бесцветной мочалкой в руках возле наполненной ванны. Она бормотала что-то себе под нос и подхихикивала с какой-то жестокостью. Я понимала теперь, что будет со мной. Дрожь прошла по моей спине. Медсестры стали снимать с меня одежду, один предмет за другим. Наконец, на мне осталась лишь одна вещь.

— Я не сниму это, — заявила я сердито, но они заставили меня. Я бросила взгляд на пациенток, столпившихся у двери и наблюдавших эту сцену, и быстро прыгнула в ванну, не заботясь о грациозности.

Вода была ледяной, и я вновь начала возражать. Как бесполезно это было! Я просила, чтобы хотя бы пациенток увели прочь, но мне приказали заткнуться. Сумасшедшая начала скрести мою кожу. Я не могу найти лучшего слова, чтобы назвать это действие, кроме как «скрести». Она взяла немного мягкого мыла из маленькой оловянной миски и натерла им мои плечи, все лицо и даже мои прекрасные волосы. Я уже не могла ни видеть, ни говорить, но продолжала пытаться убедить ее не трогать хотя бы мои волосы. Престарелая женщина все скребла и скребла меня, бормоча что-то самой себе. Мои зубы стучали, а ноги и руки покрылись гусиной кожей и стали синими от холода. Внезапно на меня обрушили один за другим три ковша ледяной воды, попавшей мне в глаза, уши, нос и рот. Наверное, я испытала ощущения утопающего человека, пока меня, задыхающуюся и дрожащую, вытаскивали из ванны. Теперь я и вправду выглядела безумной. Я увидела неописуемое выражение на лицах моих товарок, которые наблюдали за моей судьбой и знали, что скоро придет и их очередь. Не в силах сдерживаться, я расхохоталась, представив, какое абсурдное зрелище представляю собой сейчас. На меня, мокрую с головы до пят, надели короткое фланелевое белье, по нижнему краю которого были вышиты крупные черные буквы: «Сумасшедший дом, О.Б., О.6». Последние символы значили «Остров Блэквелла, отделение 6».