Десну перешли батальоны - [76]

Бровченко, а за ним и Надводнюк с Воробьевым подошли. Щорс указал на карту.

— Товарищ Бровченко, вот в этом населенном пункте находится батальон немцев. С севера к селу подступает лес, с востока пруд. В вашем распоряжении рота храбрых богунцев. Как вы поведете наступление, чтобы разбить врага, обезоружить и взять его в плен?

К горлу Петра Варфоломеевича подкатился горячий ком. Он заморгал и схватился за грудь — ему казалось, что вот-вот выпрыгнет сердце. Что это — экзамен? Проверка способностей? Ну что ж, Бровченко покажет командиру богунцев, как он поведет наступление. Ведь у него за плечами огромный опыт войны с немцами.

— У меня сегодня столько впечатлений, товарищ командир! — взволнованно ответил Бровченко.

— Об этом я охотно послушаю потом, а теперь — о боевой операции.

В Бровченко заговорил военный. Вот у него рота богунцев. Он идет в наступление! Он пойдет вот так…

Щорс слушал, как Бровченко разворачивал боевую позицию, и изредка бросал: «Так, дальше». Бровченко разделил свою роту на отряды, незаметно провел через лес к селу, два взвода бросил в лобовую атаку; а остальных расположил так, чтоб не дать врагу отступить из села. Наступление оказалось для врага неожиданным. Враг в панике бросается к пруду, отступать некуда, и враг сдается…

Щорс остался доволен.

— Так вот что, товарищ Бровченко. К нам пришло еще несколько сот повстанцев. Назначаю вас командиром вновь организованной роты! Политкомиссаром будет у вас Воробьев! Завтра примите роту!

Неожиданное назначение ошеломило Петра Варфоломеевича. Он даже забыл ответить Щорсу, что согласен, и стоял у карты взволнованный, подавленный переменой в своем положении. Ему доверили роту!

— Теперь я готов выслушать ваши впечатления, товарищ командир! — обратился к нему Щорс.

«Командир!» Как приятно услышать это слово из уст Щорса… С молниеносной быстротой в памяти Петра Варфоломеевича возникла фигура Филонова, его насмешливые, хитрые глаза, вспомнил наглое признание казачьего офицера. Бровченко облегченно вздохнул, чувствуя, как падает с плеч гнет прошедших дней.

— Я об арестованном Филонове, донском казаке… — Бровченко помолчал, перевел дух.

Глаза Щорса блеснули, он подошел ближе.

— Ну?

— Он — не казак… Он… офицер… калединец… Он мне признался…

Воробьев и Надводнюк придвинулись. В глазах Щорса зажглись огоньки.

— Дальше!

Бровченко рассказал о своем дежурстве.

Глава десятая

Моросил дождь — мелкий и частый. Глухо свистел ветер в голых кустах и деревьях. Ночь выдалась темная и холодная. Батальоны, воспользовавшись темнотой, незаметно переходили «демаркационную линию». Богунцы шли тихо, без команды, и помнили приказ Щорса — не курить.

На опушке богунцы замедлили шаг. К Щорсу еще раз подбежали командиры, он проверил, все ли хорошо помнят свое место в бою, затем махнул рукой и свернул налево от дороги. Один батальон отделился и исчез во тьме вслед за Щорсом. Полк охватывал село Робчик с трех сторон.

— Подтянись! — шепотом передали приказ. Надводнюк нашел в темноте высокую фигуру Анания и возле него Клесуна, Малышенко, обоих сядринцев, Дороша. Замыкающим шел Шуршавый. После беззвучной команды бойцы подтянулись, стали шагать шире. Под ногами расплескивались лужи. Взвод ровным шагом направлялся на указанное Щорсом место. От того, что полк уже выступил в поход, что взвод шел бодро и горел желанием поскорее ударить по врагу, Дмитро чувствовал радость, хотелось во весь голос запеть походную песню. Он шел во главе взвода, заранее уверенный в победе; ее ощущали все бойцы. Он знал, что и бойцы рвутся в бой. Дмитро выпрямился, ступал еще более твердо. Настроение командира передалось бойцам. И если, бы не приказ Щорса, они бы затянули дружную песню.

Передняя колонна пошла медленнее. За одну-две минуты перестроились и двинулись в долину. Вдали полукругом тускло поблескивали редкие огоньки. Впереди были немцы. Огоньки напоминали старым фронтовикам недавние бои под Пинском, Ригой, в Карпатах. Надводнюк мысленно сравнил свое положение теперь и тогда и улыбнулся. Тогда его и тысячи ему подобных офицерьё гнало в атаку, гнало, как стадо серой бессловесной скотины. Теперь он сам, по доброй воле, идет в атаку. Идет сознательно. В груди — ненависть к врагу, а в представлении — отчетливый образ врага. Это — шульцы, рыхловы, писарчуки, а за ними гетман Скоропадский, немецкий кайзер Вильгельм. Они кованым сапогом наступили народу на грудь, хищными когтями впились ему в горло, пьют народную кровь! О! Теперь Надводнюк знает, кто враг! Рука не дрогнет, он не будет стрелять в небо, как стрелял когда-то в Пинских болотах.

Богунцы перешли через долину и снова поднялись на холмы. К сапогам прилипали комья земли, бойцы с трудом передвигали ноги. Но, увидев впереди себя вражеский лагерь, они забыли об усталости. Пальцы сильнее сжимали винтовку. Кое-кто из бойцов уже собирался начать перебежку, но командование сдержало горячих. Приказ: остановиться и ждать сигнала!

Огоньки в лагере немцев освещали черную насыпь блиндажей. Кое-где на передовой линии виднелись фигуры часовых и группы солдат у костров. Изредка где-то в темноте ржали лошади, долетали обрывки немецкой ругани. Было ясно, что немцы не ждали нападения.