Десну перешли батальоны - [64]

— Что тут скажешь? Хоронить нужно сына.

Лука втянул голову в плечи.

— Знаю… За кого он пострадал? За вас! Чего же вы молчите?

Маргела заюлил перед Писарчуком.

— Конечно, конечно. За нас.

— Ну?

— И нужно ж было ему за скотом ехать. Пусть бы немцы сами… И так боязно, и так боязно…

— Хитришь?

— Не обманешь — не проживешь!

— Что ты советуешь?

— Как-нибудь да будет…

— А? — Писарчук внезапно потемнел, стиснул зубы, схватил Маргелу за плечи, встряхнул его и толкнул к столу. — Посмотри! За твою шкуру пострадал.

Маргела отступил к дверям. Орищенко оглянулся на окно и забился в угол.

— А тебе что твоя партия эсеровская диктует, Прохор? А?

Варивода закрыл окно.

— Немцев направить в лес, на Надводнюка.

— Та-ак! Моя программа! Поведешь?

Варивода почесал затылок, посмотрел на остальных, а те опустили глаза.

— Да ведь все увидят…

— A-а!.. Чтоб тайком? Боитесь? Чтобы кто-нибудь за вас сделал?.. Кто поведет немцев в лес ловить Надводнюка? Не отвечаете?

— Я поведу!.. я все уголки в лесу знаю! — в комнату вошел Иван.

Писарчук схватил сына за руку, поставил рядом с собой.

— Вот моя кровь, видите? Горжусь я тобой, сын! Мы оба поведем немцев! Мы будем день и ночь искать Надводнюка! Он хочет земли нашей. Мы дадим ему землю!

— С вами и я поведу!.. — Варивода стал рядом с Писарчуком. — Кто же договорится с Шульцем?

— Я! Рыхлов нам поможет, у нас с ним одна дорога.

Писарчук стал одеваться.

* * *

На землю надвигались густые вечерние сумерки. В воздухе пахло липовым цветом, и Мусе казалось, что воздух сладок. Такой воздух очень полезен для Ксаны, она ведь только что вернулась из больницы.

Сестры сидели на скамье у ворот. Обе были в белых платьях. Муся загорелая, Ксана — бледная, с синевой под глазами. Ксана рассказывала о Соснице.

Перед ними был забор сада Соболевских. За забором цвели пышные липы, гудели жуки, летали ночные бабочки, разбегались аллеи. Муся вспомнила, как весело было в этих аллеях год-два тому назад. Теперь тоскливо. Разве изредка пройдет, покашливая, дед, или тетя Глафира заглянет в свою «Аллею вздохов». Тоскливо стало и в старом доме. Не играет музыка, не слышно песен. Не приезжает молодежь из соседних усадеб. Теперь не до музыки. Люди проявляют свой характер. У Владимира Викторовича свой характер. У отца — свой. Вот и не помирились. И отец ушел теперь в лес. Может быть, и он вчера стрелял в немцев в поле. Какой ужас — война. Так им и надо, немцам! Если бы их не было, не страдала бы Ксана, отец не избил бы Шульца и не нужно было бы теперь прятаться в лесу.

— Как было бы хорошо, если бы войны не было! Правда, Ксана?

— Правда, прошептала Ксана.

— Чего немцы пришли к нам?

— Ах, отстань, Муся! Откуда я знаю? Надо было папу спросить!

— Немцы папу ранили на фронте и сюда пришли над ним издеваться… Их только Владимир Викторович любит. А я ненавижу Шульца!

Ксана вздрогнула и прижалась к плечу Муси.

— Чтоб я не слышала больше о нем. Больно мне.

Муся помолчала.

— Вот бы искупаться в Лоши. Вода теперь тихая-тихая! Пойдем, Ксана?

— А часовой?

— Он нас не тронет. Я возьму полотенце.

Через несколько минут сестры спускались с горы в котловину. Уже совсем стемнело. Река застыла — черно-зеленая. Из камышей плыли клубы тумана. На лугу кричал перепел.

— Кто быстрее? — Муся скинула платье и бултыхнулась в воду. На Кеану полетели брызги.

— Ты все шалишь!.. Дитя!

Но Муся не дослушала слов Ксаны, быстро поплыла на середину реки. Ладони звонко били по воде: хоп-хоп!. хоп-хоп!..

— Ксана, плыви, догоняй! — звала Муся. Ксана медленно вошла по пояс в воду, легла и поплыла к сестре…

— Купаетесь, сироты вы несчастные!

Сестры повернули к берегу. В котлован, раздеваясь на ходу, спускались Глафира Платоновна и Нина Дмитриевна. Глафира Платоновна вошла в воду.

— Вам и горя мало! Купаетесь?

— А разве нам уже и купаться нельзя? — Муся присела в сторонку на песке.

— Не чувствуете, какая беда вас ждет! Что это будет, что это будет?.. — тетка покачала головой. Подумаю — сердце разрывается. Натворил чудес Петр Варфоломеевич! Отец у вас — не дай господи! Характерец! И сам погиб, и вам жизни не будет. Куда же вы без него? — и Глафира Платоновна заплакала. Слезы текли по ее одутловатым щекам и падали на голую грудь.

— Наш отец для нас хорош, — сказала Муся.

— Погиб он, погиб!

— Вы пугаете, тетя?

Ксана начала одеваться.

— Не пугаю, а правду говорю. Завтра немцы идут в лес всех бандитов выловить. Перестреляют. И Петра Варфоломеевича не простят, потому что Шульц и на него… — прошептала она.

— Лес густой, не найдут! — дрожащим голосом уверяла Муся.

— Найдут, Мусечка, найдут. Им люди покажут.

— Владимир Викторович?

— Что ты, Муся? Бог с тобой! Как тебе не стыдно?.. Они убили сына Писарчука, который был в гайдамаках. Отец и поведет. Так Владимир Викторович мне говорил. Только боже вас сохрани, никому!

Вдруг она перестала плакать и полезла в воду. Нина Дмитриевна молчала и мылилась. Муся торопливо оделась и, ломая руки, побежала в гору. Ксана шла молча, словно окаменела. У калитки Муся бросила ей на руки полотенце.

— Я к Марьянке! Может быть, она знает, что делать! В лесу Павло. Она любит его, я знаю. Я скоро!.. — и побежала по улице.