Десну перешли батальоны - [37]

— Знаем, — в один голос сказали члены ревкома.

Дома Бояр нашел деревянный ящик, набил его бумагами и, когда стемнело, понес в садик. У берега росла большая, в два обхвата, дуплистая груша. В этом дупле когда-то свили себе гнездо пчелы. Кирей мед вынул, и теперь дупло было пустым. Григорий долго осматривался по сторонам, затем стал на сук и бросил ящик в дупло.

— Там не найдут, — прошептал он, относя винтовку в соседний хлев, который своей стрехой выходил в садик Бояров. Григорий раздвинул солому и глубоко запрятал винтовку. Рядом он уложил пулеметную ленту с патронами, а возвратясь в хату, отозвал Наталку и тихо сказал:

— Оружие в соседской стрехе, напротив груши. Чтоб ты знала.

* * *

Перед Макошином на опушке соснового бора залегла колонна красных. Павло Клесун прижался к земле под маленькой кривой березой, винтовку положил на кучку прошлогоднего мха. В ботинках у Павла была жидкая грязь. Он двигал пальцами, и ему казалось, что они уже совсем вылезли через дырку. Павлу видны бойцы на горке, сверкающие штыки и отблески солнца на этих штыках. Опершись о кудрявую сосну, стоит с биноклем в руках командир полка Полетаев. Он — в кожанке и грубых сапогах. Полетаев подносит к глазам бинокль и осматривает пригорки и железнодорожную колею, тянущуюся по направлению к станции Мена. Рядом с Полетаевым — ординарец, молодой парень в широчайших галифе и домотканном суконном пиджаке. В лесу пыхтит паровоз бронепоезда.

Павло всматривается в голое, только кое-где покрытое почерневшим снегом поле и вспоминает приказ — без команды не стрелять, а мысли невольно летят на Макошин, в Боровичи. Уже третий месяц он из села. Разве мог он думать тогда, когда шел на петлюровцев, что придется ему отступать через свое село от немцев? Марьянке говорил, что вернется, когда ни одного петлюровца не будет на нашей земле, а теперь — новый враг, который сильнее Петлюры… Тогда они выступили из Боровичей против петлюровцев и сразу же захватили станцию Дочь. Бахмач петлюровцы оставили без боя. На станцию Круты Петлюра бросил свои «курени смерти», сам руководил боем, да куда ему против натиска красных! Едва спасся со своим поездом… После того памятного боя не удержалась Центральная рада и в Киеве — бежала и немцам продалась. Теперь против кайзеровской армии воевать нужно. У него армия вооруженная, одетая. Эх, когда бы нам снаряды и орудия!.. Голыми руками приходится за свободу драться…

«А Марьянка и не знает, что я от нее в десяти верстах, — беспорядочно проносились мысли Павла. — Соскучилась, верно, ждет. Жива ли, здорова? А разве мы так предполагали встретиться? Думал прийти победителем, обнять ее, взять за руку и в новую жизнь вместе идти, а тут, вишь, немцы, фронт… Придется отступать через Боровичи. Разве что на одну минутку загляну, нет, подбегу к окошку и крикну: «Здравствуй, Марьянка, и прощай…» А может быть, я напрасно думаю об отступлении? Может быть, и сдержим немцев, пока помощь подойдет?»

Вдруг вдали, за черным пригорком, мелькнула серая точка, другая, третья, четвертая. Точки поднимались, падали, быстро продвигались к опушке. Это вражеские солдаты начали перебежку. За пригорками, возле железнодорожной будки ахнуло орудие. Снаряд тонко засвистел, разрезая воздух, и упал в лесу позади Павла.

— Г-г-ех!

— Вот и первый «чемодан» сегодня! — выкрикнул кто-то нервно и деланно засмеялся.

— Не стрелять, ждать команды! — снова услышал Павло приказ командира. Снова грохнул орудийный выстрел, теперь уже двойной.

Снаряды долго тянули:

— Тю-ю-у-у-у…

— Гах!..

— Ах!..

Один снаряд упал на склоне, под сосенкой. Содрогнулась земля, в небо полетели щепки, комья, ветки, дым. Бойцы попятились от огромной воронки. Павло посмотрел на молодых: ему не впервой, он такие вещи видел… Орудийные выстрелы участились. Снаряды ложились в лесу, перелетали, падали среди поля. Откликнулся бронепоезд «Красный воин». Один снаряд упал возле железнодорожной будки, второй — ближе, третий — перелетел.

— Эх, в лоб бы ему попасть — сплюнул Павло, ругая неудачливого товарища-артиллериста. Тот словно почувствовал этот немой укор, с минуту обождал и выстрелил. Высоко над головой, словно стайка уток, зашумел снаряд и разорвался там, где был вражеский бронепоезд.

— Полотно развернул, молодцы артиллеристы, — вслух сказал Полетаев.

Но сразу, словно собаки сорвались с цепи, зарычали орудия где-то слева, зачастили пулеметы. Пули чирикали, пели, жужжали — тонко и сухо. На землю падали сбитые веточки. Немецкие отряды спустились с пригорков. Пригнувшись, немцы бежали к опушке. Ближе, ближе… Перед Павлом огромная неуклюжая фигура в больших сапогах, с двойным патронташем через плечо и лопаткой на боку. Немец перехватил винтовку руками. На плоском штыке играют солнечные лучи.

— Рота-а…

Павло сразу же прижал приклад к плечу. Немец взят прямо на мушку.

— …по вра-а-гу… пли!.

Павло нажал пальцем. Немец взмахнул руками и упал поперек винтовки. Присматриваться Павлу некогда. Он бросил пустой патрон, загнал в дуло следующий… Прицелился. Через пригорки перекатился еще один вражеский отряд. Первый лежал на поле. Громче, ближе воют пулеметы, снаряды падают на склоны, в лесу, в селе. Слышны проклятия, стоны, обрывки команды. Разрывы заглушают слова. Ветер принес из села запах гари… Вражеский отряд снова начал перебежку. Теперь на Павла бежал маленький косолапый человек.