Дешевка - [43]
Тогда Имоджин только что сняла студию на Четвертой улице и переехала туда. Третий этаж в доме без лифта, места едва хватает, чтобы поставить кровать, зато огромные двустворчатые окна от пола до потолка выходят на усаженную деревьями Вест-Виллидж стрит.
Когда он еще только ухаживал, после полночной встречи в дорогом ресторане Эндрю прислал ей десять букетов за день. Два из них были доставлены на частном самолете его родителей и пролетели полмира. Он не мог вынести существования вдали от нее, и вскоре она разрешила ему переехать в ее крошечную квартирку. Всего за несколько месяцев совместной жизни Эндрю разжирел. Он стал просто гротескно толстым. Целыми днями ему нечем было себя занять, и поэтому в отсутствие Имоджин, которая каждый день ходила на работу (она была тогда младшим редактором), он спал с похмелья да заказывал еду на вынос в сомнительной китайской забегаловке по соседству, где вокруг кассового аппарата вечно паслись бродячие коты. Иногда Имоджин приходила домой среди дня после особенно изматывающей утренней фотосессии и обнаруживала его в студии этажом ниже за просмотром сериальчиков в обществе обитавшей там старой армянки.
— Между прочим, тебе следовало бы уже познакомиться с соседями, — выговаривал он Имоджин, когда она практически на себе волокла его тушу по лестнице, — но ты такой сноб!
Однажды Имоджин пришел счет на тысячу триста долларов за услугу «секс по телефону». Родители Эндрю были миллионерами, и вот, пожалуйста, — она живет в крошечной квартирке, которую едва может себе позволить, а он наговаривает по телефону на сумму, более чем в два раза превышающую квартплату. Он явился глубокой ночью с синяками под каждым глазом и все отрицал. Потом он на двадцать минут засел в туалете, прикончил там лежавший у него в кармане пакетик кокаина и во всем признался. Его мать, увешенная драгоценностями и благоухающая бурбоном пополам с отчаянием, забрала сынулю с утра, чтобы определить в пафосный реабилитационный центр для наркоманов посреди пустыни Невада. Спустя три месяца Имоджин встретила Алекса. Однажды ранним воскресным утром она открыла дверь, одетая в одну из старых, пошитых на заказ и застегивающихся на кнопочки розовых рубашек Эндрю, шортики и украденные в гостинице белые тапочки. Тогда она все еще зализывала свои боевые раны от несложившихся отношений и вдобавок мучилась с похмелья, вызванного избытком коктейля «Французский 75». Сколько же сейчас времени, подумала она, сперва имея в виду нью-йоркское время, а потом переключившись на невадское, ну или куда там еще упекли Эндрю.
В дверях, протягивая пачку документов, стоял роскошный мужчина. Его черные кудри пребывали в живописном беспорядке и были достаточно длинными для того, чтобы касаться боксерской челюсти. Имоджин неприлично уставилась на него, но поняла это только тогда, когда слегка обветренных полных губ мужчины коснулась улыбка.
— Простите, не могли бы вы еще раз повторить то, что сейчас сказали? — спросила она симпатичного незнакомца. Оказывается, тот принес судебные документы Эндрю. Какой-то подонок, с которым Эндрю подрался в баре, должно быть, сообразил, что у его обидчика водятся деньжата, и подал на него в суд за нападение и побои.
— Он тут больше не живет. Отправился на просушку в пустыню.
Алекс не мог уйти, не вручив документы непосредственно Эндрю или не получив его нового адреса. Имоджин пригласила нежданного гостя на чай и побежала в ванную, чтобы собрать растрепанные со сна волосы в тугой хвост, мазнуть под глазами тональником, провести по губам блеском и пшикнуть в рот мятным спреем. Она ничего не смогла с собой поделать и ухмыльнулась, увидев, как Алекс неловко примостился в крошечном, обитом ситцем кресле, а потом позвонила невменяемой матери Эндрю, чтобы узнать нынешний адрес ее сыночка. Та перезвонила только через час, и за это время Имоджин узнала, что молодой юрист первым в семье поступил в колледж, а потом продолжил учебу в Йельской школе права. Ему было плевать на тряпки — драпироваться во что-то выигрышное ему не приходилось с тех пор, как он стал регулярно поддерживать фигуру — ростом он был сто девяносто сантиметров, — боксируя в зале своего отца в Нижнем Ист-Сайде. «Но стиль — это гораздо больше, чем имя модельера на спине», — заметила Имоджин. Этот парень отличался от всех, с кем она до сих пор встречалась. Чертовски умный, он верил в равенство и демократию, и эти ценности заставляли его трудиться долгими вечерами и вступаться за права тех, кто не может за себя постоять. Вообще он намеревался заняться политикой, но пока что был счастлив тем, что делал, и благодарен за такую возможность. Казалось, особенно благодарен он был за возможность оказаться в квартире Имоджин.
