Десант в Крым - [5]
Как и в первый день, в десять часов утра пехота и танки врага пошли в атаку.
За полчаса до этого бойцам принесли сброшенные самолетом листовки с воззванием Военного совета армии. На полях листовок политработники приписывали победные сводки Информбюро. Воззвание подымало дух бойцов, вдохновляло на подвиг.
Двенадцати немецким танкам удалось прорваться сквозь наши боевые порядки. Осыпая землю, они с грохотом прошли через окопы.
Я видел, как впереди громыхал «фердинанд». Раненый советский боец, пропустив орудие, приподнялся на локте, швырнул гранату, силясь попасть в отверстие для выбрасывания стреляных гильз, находящееся сзади.
Первая граната разорвалась на броне, не причинив вреда. Вторая попала в дыру, и самоходная пушка взорвалась.
Немецкую пехоту наши бойцы отсекли и заставили залечь.
Первая стремительная атака немцев сорвалась. Мы их принудили все начинать сначала.
Как и в первый день, нам крепко помогали авиация и артиллерия Таманского полуострова. Тяжелые снаряды рвались среди танков, самолеты «Ильюшин-2» буквально косили атакующих немцев.
После того как первая попытка отжать нас от моря ударами с флангов провалилась, немцы сделали отчаянное усилие прорваться встык, чтобы расколоть нашу оборону надвое. Этого мы ждали. Бойцы встретили немцев убийственным огнем и к концу дня, сами неоднократно переходя в наступление, отбили четырнадцать вражеских атак.
День этот славен многими подвигами.
Красноармеец Цховребов, человек с прекрасной и сильной душой, ворвался в немецкий окоп, застрелил четырех немцев и, раненный, продолжал бороться. Пятого немца он зарубил лопатой.
Узнав об этом подвиге, я отправился разыскивать Цховребова. Нашел его на операционном столе в санбате, помещавшемся в разбитой школе. Операция была закончена, но разорвавшийся вблизи снаряд снова ранил героя. Хирург, даже не удивившись, вновь принялся штопать живое тело человека, стиснувшего зубы от боли.
Врач рассказал мне о смерти одного моряка-грузина.
— Понимаете, умирает при полном сознании и говорит: «Я умираю счастливой смертью: вижу перед глазами свою родную Кахетию…». Сказал еще несколько слов, которых я не разобрал, и умер.
К вечеру перед нашими боевыми порядками залег немецкий полк с оружием в руках, но этот полк был уже основательно потрепан.
Настала ночь. К берегу стали подходить вражеские катеры, рассчитывавшие, что у нас их примут за свои.
Два катера успели причалить. Высадившиеся немцы, попав под наш огонь, сбились в кучу, стали кричать, чтобы их взяли обратно, и были немедленно расстреляны нашим пулеметным огнем. Остальные суда, обозленно обстреляв поселок из крупнокалиберных пулеметов, ушли в море и там до рассвета вели бой с советскими катерами, не пуская их к нам на помощь.
Всю ночь при свете коптилки писал я корреспонденцию о дне втором.
На полу в сене спал разведчик Виктор Котельников. Он храпел на весь подвал, и дыхание было таким сильным, что пришлось подальше убрать коптилку, чтобы она не погасла.
Эту корреспонденцию, посланную мной, нашли среди документов на груди погибшего майора Кушнира. Волны принесли его тело на Таманский берег. Корреспонденция, доставленная трупом, была во-время напечатана в газете.
Танки приближаются.
На третий день я узнал, что в поселке есть жители — мать и дочь Мирошник; они одни только и остались в живых из большой рыбачьей семьи. Пошел разыскивать их, но нашел не сразу.
В домах, в которые заходил, царил беспорядок: на столах валялась битая посуда, постели были разбросаны и на полах валялся пух. Видно, гитлеровцы подняли жителей внезапна, выгнали их, не дав собраться, и потом уже грабили дома, вспарывали перины и подушки, отыскивая в них золото.
В одном доме, переступив порог, увидел убитую женщину. Хотел было выйти, да глаза задержались на длинном полотняном рушнике, валявшемся на полу. Цветным шелком на рушнике был вышит неоконченный портрет товарища Сталина. Тут же валялись мотки ниток.
В черные ночи немецкого рабства женщина вышивала портрет дорогого каждому русскому сердцу человека. В опасном труде находила она забвение и покой.
Сняв фуражку, я поглядел в лицо убитой. Она знала, что грозило ей, когда по памяти вышивала портрет вождя, и не побоялась смерти. Она тоже была нашим солдатом.
Мать и дочь Мирошник встретили меня приветливо, угостили солеными помидорами, хорошей керченской сельдью и дождевой водой. С жадностью набросился на воду, показавшуюся вкуснее всех напитков, которые приходилось когда-либо пить.
В поселке не было пресной воды, и десантники утоляли жажду соленой и мутной влагой, от которой еще более хотелось пить. А здесь, в темной глиняной макитре, вытащенной из погреба, покачивалась прозрачная серебристая вода, собранная по каплям в редкие дождливые дни. Я пил медленно, наслаждаясь каждым глотком.
Женщины рассказали, что девятнадцатого октября немцы начали поголовную эвакуацию населения. Они спрятались в погребе и таким образом избежали рабства. Со слезами на глазах Екатерина Михайловна Мирошник говорила, что в последних числах октября гестаповцы возле крепости Еникале расстреляли свыше четырнадцати тысяч женщин и детей — жителей Новороссийска и Таманского полуострова.
