Дерзость - [19]

Под утро вышли на укатанную машинами дорогу. Щедро нашпиговали ее колючками из четырех сваренных между собой заостренных проволочных штырей, один из которых всегда торчал кверху. Припорошенные снегом, колючки незаметны, а машины с проколотыми шинами выходят из строя. Нам это "устройство" очень нравилось. Колючки занимали немного места, мало весили, а действовали почти так же эффективно, как небольшие мины. Поставили, конечно, и мины. Примерно через километр снова заминировали дорогу, разбросали колючки...

Шли лесами и днем и ночью. Когда устраивали привал, ломали еловый лапник, стелили под себя, ложились вплотную друг к другу и засыпали. Но что это был за сон - в холодную погоду под открытым небом? Продрогшие, вскакивали на ноги - и снова в путь; согревшись, частенько засыпали на ходу.

Мы не искали встречи с противником, нам это запрещалось. Несколько убитых немцев в открытом бою не могли оправдать наши, даже самые малые, потери. Но мы всегда были готовы к неожиданной встрече с врагом. На этот случай гранаты никогда не хранили в подсумках, они лежали в карманах шинелей с установленными запалами, и это нас часто выручало.

Как-то мы заминировали наезженную проселочную дорогу и стали углубляться в густой ельник. Вдруг, сзади, справа, раздались выстрелы. Тося упала. К нам, стреляя на ходу, приближались немцы. Мы бросили несколько гранат. Гитлеровцы залегли. Пользуясь этим, Сережа подполз к Тосе, но помочь той уже было ничем нельзя - пуля пробила девушке голову. Как ни жаль было оставлять ее даже мертвую, однако силы были слишком неравны, нам пришлось отойти.

Оторвавшись от немцев, спустились в овраг и по его противоположному склону поднялись наверх. Еще не успели отдышаться, как на проселке показался немецкий конный обоз. Девушки - а они были вооружены только наганами - отошли в безопасное место. Остальные залегли. Когда обоз поравнялся с нами, Сережа выстрелил из винтовки по передней лошади. Она упала. Немцы-обозники соскочили с подвод и сгрудились возле убитой лошади, и тогда мы ударили по ним из винтовок и автоматов.

- Это вам за Тосю, гады, - приговаривал Сережа после каждого выстрела.

Оставив убитых и раненых, гитлеровцы разбежались. Но с противоположной стороны оврага ударил вражеский крупнокалиберный пулемет. Пули стали ложиться слишком близко, пришлось уходить. Немцы преследовать не стали.

Километров через восемь остановились Люди выбились из сил. Шура Соловьева откровенно и просто заявила: "Больше не могу, дайте отдохнуть".

- Эх, хорошо бы сейчас чего-нибудь горяченького, - сказал Саша Чеклуев.

- А не сварить ли нам рисовой каши, ребята, - предложила Шура.

- Ну что ж, кашу так кашу, - согласился я.

Привал сделали возле замерзшей речушки в ольховнике. Сушняка много. Саша Стенин быстро развел костер, повесили мы над ним котелки со льдом и начали перебирать вещевые мешки. Запасы сала и колбасы уже подходили к концу, и эти продукты решили не трогать - оставить на тот случай, когда не будет возможности развести костер. А сейчас можно сварить суп из горохового концентрата и кашу, как решили.

Бумажные пакеты, в которых хранился рис, разорвались, и он смешался с кусочками тола и парафина, которым были покрыты толовые шашки. Пришлось девушкам заняться "сортировочной" работой.

Вскоре в котелках забулькал гороховый суп, сварилась и каша.

Шура, как главный кашевар, сняла пробу. Она сморщилась, часто заморгала, по щекам потекли слезы... что-то не так. Попробовали - горечь невозможная И только после того, как эту кашу промыли в трех водах, она стала более или менее пригодной, съедобной, съели ее без остатка.

Впоследствии, наученные горьким опытом, мы так плотно и надежно упаковывали продукты, что ни одна крошка тола не могла попасть на них.

После каши поели суп с сухарями, попили чай. Разговаривать никому не хотелось. Не до разговоров было.

Да, мы знали, на войне без потерь не бывает, но это слабое утешение. Когда теряешь близкого, хорошего человека, который совсем недавно был рядом, это очень тяжело. Все мы горько переживали гибель Тоси.

Поднялся ветер, замела поземка. Уходить от огня не хочется, а идти надо. До шоссе Осташево - Волоколамск осталось еще не меньше десяти километров, и в этот вечер надо добраться до него во что бы то ни стало.

Идем уже третий час. Люди окончательно выбились из сил. Необходим отдых. Даю команду сделать привал. Разведчики забираются под густые кроны елей - под них еще не намело снега, и, прислонившись к стволам, тут же засыпают. А некоторые, не найдя в себе сил сделать еще несколько шагов, падают прямо в снег. Приходится подкладывать им под голову что-нибудь. Кротков простужен, нос красный, сильный насморк, отоспаться бы ему сейчас в теплой избе на печи, да нет такой возможности. Единственно, что можно сделать, - это не дать людям продрогнуть, вовремя поднять - в движении согреются.

Прикрыв полой шинели фонарик, еще раз сверяю маршрут по карте. Поблизости не должно быть селений. Командую "подъем" - и снова в дорогу. Я иду впереди с компасом. Выходим на поляну и видим на ней какое-то низкое строение с двухскатной крышей. Оставив ребят на опушке леса, с Сашей Чеклуевым подходим ближе. Крыша упирается прямо в землю. С торцевой стороны ступеньки ведут вниз, вот и дверь, а чуть выше - небольшое оконце. Свет электрического фонарика выхватывает из темноты земляной пол, двухъярусные нары, устланные соломой.