Дерзкая леди - [42]

– Вы ошибаетесь, Онести! У меня есть и родственники, и друзья. Кстати, моя мама очень хорошо пела и часто выступала перед публикой. Должен признаться, что ваши голоса очень даже похожи!

– Почему она перестала заниматься пением?

– Мама сказала мне, что больше не может слушать музыку.

Онести внимательно посмотрела на Джесса. Он заметил это и отвернулся, словно боясь, как бы она не увидела в его глазах больше, чем он хотел бы. Онести отвела взгляд и принялась рассматривать спичечную коробку. Но когда повернула ее вверх дном, Джесс обратил внимание, что там нанесены знаки, которых никто не должен знать. Он быстро протянул руку и вырвал коробок из рук девушки. Та в изумлении на него посмотрела:

– Зачем вы так? Я ведь только хотела посмотреть, как она открывается. И ничего больше!

– Извините, я сам разожгу костер.

Онести поспешила переменить разговор:

– А ваша мама, Джесс? Где она сейчас?

– Скорее всего в Монтане.

– И что делает?

– Полагаю, вместе с моей бабушкой содержит какое-нибудь игорное или увеселительное заведение. Кроме того, я недавно узнал, что она примкнула к феминистскому движению, добивающемуся принятия закона о праве женщин голосовать. И, насколько я знаю собственную матушку, она определенно играет там далеко не последнюю роль.

– А я не помню свою мать.

– Она умерла?

– Да. Умерла, когда я была еще совсем маленькой. Отец никогда о ней не рассказывал. Наверное, это было бы ему очень больно.

– Понятно.

Джесс встал, подошел к Джемини и вытащил из привязанного к седлу саквояжа медную сковородку с деревянной ручкой. Когда же вернулся к костру, то с удивлением увидел, что Онести, протянув вперед обе руки, выжидающе смотрит на него.

– Что?

– Сковородку.

– Что «сковородку»?

– Дайте ее мне. Вы поймали и очистили рыбу. Теперь ее надо поджарить. Этим, с вашего позволения, займусь я.

Джесс громко рассмеялся.

– Послушайте, мистер Джонс! Пусть я не смогла разжечь костер. Но поджарить-то пару форелей уж, наверное, сумею!

Через несколько минут Джесс с наслаждением уплетал деликатесную рыбу, которая прямо-таки таяла во рту.

– Это самая вкусная еда, которую я попробовал после отъезда из Ласт-Хоупа!

– Вот как! Значит, я не совсем беспомощная хозяйка и могу еще кому-нибудь пригодиться!

– Я никогда не считал вас беспомощной!

– Еще бы! Разве у вас были какие-нибудь основания думать обо мне иначе?

– Послушайте, Онести! Я понимаю, что вам пришлось пережить несколько очень трудных дней. И мне, видимо, не удалось их как-то скрасить... – Джесс сделал паузу, после чего убежденно сказал: – Но мы обязательно разыщем вашего брата!

– Надеюсь.

– А что вы намерены делать, если мы его действительно найдем? Ведь он, насколько я понимаю, бродячий актер. Так? Вы собираетесь скитаться вместе с ним по всей стране?

Вопрос застал Онести врасплох. Но, помолчав несколько мгновений, она все же ответила:

– Откровенно говоря, я об этом не задумывалась. Сначала надо его найти! Потом мы решим, как быть дальше.

«Если мы найдем его», – подумал Джесс, но вслух сказал:

– Наверное, вам было очень тяжело потерять отца?

Онести чуть было не подавилась куском форели. Но не успела она ответить, как Джесс задал уже следующий вопрос:

– От чего он умер?

– Его застрелили.

– А я думал, что причиной смерти была болезнь.

– Кто вам это сказал?

– Роуз. Говорила, что вы приехали в Ласт-Хоуп устраиваться на золотоносные шахты после того, как все ваши близкие умерли от дифтерии.

Онести потупила взгляд и вытерла лежавшим на коленях носовым платком неожиданно вспотевшие руки.

– Вы, верно, что-то неправильно поняли, – сказала она, пытаясь уйти от продолжения неприятного разговора.

– Что я не так понял? – не унимался Джесс. – То, что вы работали у золотоискателей, или же слова Роуз о причине смерти вашего отца?

– С каких это пор вас стала так интересовать моя личная жизнь? – фыркнула в ответ девушка. – И еще: разве я когда-нибудь подвергала вас подобным допросам или затрагивала темы, которые меня вовсе не касаются? Согласитесь, что ничего такого никогда не было! А потому, пока вы сами не станете хоть чуть откровеннее, не ждите того же от меня!

Онести встала и пошла к реке. Джесс смотрел ей вслед, с трудом сдерживаясь, чтобы не догнать ее и не извиниться. Почему – он сам не знал. Эта женщина с первого дня их встречи перевернула вверх дном всю его жизнь. И если кто-то из них двоих и должен был извиняться, так это именно Онести, а уж никак не он! Разве не она вовлекла его в свои проблемы? И при этом все хранила в секрете, одновременно настаивая, чтобы он отложил собственные срочные дела!

Поэтому даже если бы Джесс и решился принести Онести извинения, то вряд ли нашел для этого нужные слова. Извинения всегда давались ему с трудом...

И все же Онести была права: Джесс добровольно согласился стать ее защитником. Именно защитником, а не обвинителем. А значит, не имел никакого права выпытывать у нее секреты. Конечно, если хотел остаться ее союзником...

Было около трех часов ночи, когда какой-то звук разбудил Джесса. Открыв глаза, он понял, что это ему привиделось. Кругом стояла полнейшая, ничем не нарушаемая тишина. Слышалось только мягкое журчание реки.