Держитесь, девушки! (сборник) - [17]

Он толковал вполне самодовольно, не думая, что «объекту», которым собираются управлять, это может быть не очень приятно. Но ведь Вика теперь зависела от хозяина со всеми потрохами, и волей тоже…

– Твое состояние во время сеанса должно быть сродни медитации. Главный принцип – внутренняя открытость. Не думай ни о чем целенаправленно, пусть твои мысли скользят, колышутся наподобие волн морских, – говорил Захарка. – Тогда мне будет легко взять твои импульсы. Как пенки шумовкой – р-раз! – и поверхность варенья чистая. А знаешь, какое это будет варенье?

– Какое? – машинально повторила она.

– Клубничное! – Он сморщил нос и облизнулся, показывая своей мимикой вспышку удовольствия. – Я люблю клубничку…

Вечером Вика старалась впасть в состояние внутренней невесомости: ни о чем не думать, ничего не желать, не пропускать своих впечатлений глубже поверхностного восприятия. Сначала не получалось, потом подошел Захарка и стал водить над ее лбом руками. Через какое-то время (пять минут или через час с лишним?) она ощутила результат: ее тело как будто утратило свою плотность, а голова стала пустой и звонкой, наподобие выдолбленной арбузной корки. Теперь она была свободна от всего и готова к любым ощущениям, которым вздумается на нее нахлынуть. Ей даже показалось, что она различает какие-то неясные отдаленные шумы, вздохи и шепоты. Конечно, это был психологический эффект, – дескать, вступаю в контакт с космосом, – но кто может сказать наверняка? Интереснее было думать, что Вику приняли в свой хоровод души таких же, временно оторвавшихся от своей личности, медитаторов. Или олицетворенные силы природы, когда-то обожествлявшиеся древними людьми, – ветер, например, или звезды, о которых толковала в супермаркете Эльвира?

Очнувшись потом на диване, Вика была полна отголосков всего того, что набрала в своих непонятных странствиях – по иным мирам?.. А когда она захотела встать, у нее первый раз в жизни закружилась голова…

Захарка был доволен.

– Теперь я могу что-то делать, потому что у меня есть материал: невидимые кирпичики для моей постройки!

Из этих невидимых кирпичиков он возводил кое-что вполне видимое. На столе в большой комнате располагалась, как называла для себя Вика, пещера Гингемы: металлическая конструкция перевернутой пятиконечной звезды рожками вверх, стеклянная колба, брошюрки по эзотерике, звездные карты и, за неимением древней чаши, простая салатница с водой. Ну ладно вода: ее можно заряжать энергией, об этом даже Вика слышала. Но зачем, например, часто и подолгу смотреть внутрь стеклянной колбы, когда там очевидная пустота?

– Видишь ли, дорогая, – рассуждал Захарка, подметив ее косой взгляд на «пещеру», – в магию ведут разные пути. Потомственной ведьме, будь она простой деревенской бабкой, тайна открыта изначально. Но и эти бабки используют для колдовства разные предметы, то есть претворяют магическую суть в материальную форму… Что же говорить обо мне, идущем теоретическим путем? Без символики никуда…

Его объясненья были скорее рассуждениями вслух, Вика в них мало что понимала. На «пещеру» она смотрела по-прежнему с неприязнью: символика символикой, а вот не нравилась она ей, и все. Гингема как таковая с детства внушала Вике мистический ужас, после того, как она увидела колдунью на картинке в книге «Волшебник Изумрудного города».

Надо сказать, что в области быта они с Захаркой неплохо уживались. Он не сорил где попало, как некоторые мужики, хвалил ее кулинарию, не требовал в области быта ничего особенного. Иногда спрашивал – надо ли сходить в магазин? Но Вика редко пользовалась этими предложениями, потому что сама любила уходить из дома на улицу. Там во всех смыслах легче было дышать. На улице все становилось на свои места: она была нормальной девушкой, на которую прохожие смотрели без подозрений, не представляя себе, что на самом деле рядом с ними – донор импульсов. Здесь не было колдовской «пещеры», над которой упорно склонялась полысевшая от всякой лжемудрости башка Захара: картина, которая постепенно начала вызывать у Вики тоску.

Итак, ее тянуло на свежий воздух. Недостатка в свободном времени она теперь не испытывала, так что могла запросто гулять по рынкам и распродажам, в парках и во всяких интересных местах. Однажды зашла в церковь: проходила мимо и вдруг вспомнила, как однажды в детстве бабушка надела ей чистое платьице, повязала голову белым в крапинку платочком и повела на церковную службу. Маленькой Вике запомнились огоньки свечей, блестящие столбики низеньких оград возле мраморных ступеней, большие иконы, золотая одежда батюшки… И все это – сквозь колышущиеся концы платочка, которые ей нравилось теребить перед глазами, чтобы они качались, как зайкины ушки…

Теперь, в двадцать лет, церковь больше всего удивила Вику находящимися внутри людьми: это были не одни старушки и даже не одни женщины, как она запомнила с детства.

Представители сильного пола порой совершали здесь действия, для Вики совсем непривычные. Например, один интересный с виду парень клал на коленях поклоны, другой ушел за перегородку и вернулся в надетом поверх костюма холщовом балахоне, из-под которого островками цивилизации темнели манжеты брюк и вполне современные ботинки. Он оказался церковным прислужником, так что балахон, выходит, был для него вроде униформы. Два еще не старых бородатых дяденьки, обрадовавшись встрече, поцеловались друг с другом плечо в плечо. Тот его в плечо, и этот в плечо! С ума сойти, что за эпоха Ивана Грозного…