Держись, сестренка! - [4]

От наказания меня спас Юрка. Увидев такое надругательство над своей любимицей, услышав мой неистовый рев, он горько заплакал, скатился с дивана, поднялся па еще неокрепшие ножки и сделал первые шаги в его жизни — в мою сторону, защищать!

Мир в доме был восстановлен. За ужином Катя даже сказала:

— Вася, носмотри-ка на нее — а ей идет челочка.

Зимой в нашем дворе залили каток. Привязав веревками самодельные деревянные коньки к валенкам, мы выписывали на льду фигуры. Побывала я в цирке — выступал сам дедушка Дуров. Сводил меня брат и в Большой театр. Помню, шла опера Бородина «Князь Игорь». Я не понимала тогда ни музыки, ни пения, но половецкие пляски и арию князя Игоря запомнила на всю жизнь.

Забегая вперед, скажу, что однажды мне придется слушать эту арию в плену у гитлеровцев. Пленный итальянец Антонио будет ее петь для синьорины Анны, пока немцы не расстреляют его. Годы спустя, когда у меня родится второй сын, я назову его в честь русского князя — Игорем.

Так, со всякими разностями, открытиями, восторгами отроческого возраста, прошла моя московская зима. На лето нас с Юркой отвезли в деревню. Приехал и Василий. Когда отпуск у него кончился, в Москву он уехал без меня. Мама воспротивилась:

— Нечего там баклуши бить. Пусть здесь ходит в школу.

В тот год и деревне Новое, километрах в пяти от нашей, открылась семилетка ШКМ — школа крестьянской молодежи, и я поступила в пятый класс. Нас из деревни было семеро. И так каждый день — пять километров туда, пять обратно — ив стужу, и в дождь, и по занесенным снежным дорогам, и по непролазной грязи. В шестой класс нас уже ходило не семь человек, а только двое –я да Настя Рассказова.

Учились мы во вторую смену, домой возвращались поздно. Особенно плохо было ходить осенью — темень, грязь по колено. Полем идти было веселей, чем лесом, и мы пели песни, а приближаясь к лесу, замолкали. Лес пугал своей таинственностью — все казалось, что стоит только в него войти, как схватит кто-то страшный. Иной раз и волчьи глава светились в темноте…

Из школы мы с Пастей стали возвращаться все позже и позже. Учитель математики и физики Константин Евгеньевич Белавский оставлял нас порешать непрограммные, придуманные им самим задачи. Какая же была у него радость, если мы решали их «своим» способом! Он загорался, смотрел в наши тетрадки, искренне, как нам казалось, удивлялся нашим способностям и предлагал «раскусить орешек», который якобы и сам не сумел одолеть. Нередко мы «из ничего» делали приборы для физических и химических опытов, мастерили игрушки и разные поделки для украшения класса и школьного зала. А с учительницей русского языка и литературы репетировали, а потом ставили спектакли, и не только в нашей школе, но и в деревнях.

Однажды в наш класс пришел молодой человек, отрекомендовался секретарем Каменского райкома комсомола. Он рассказал нам о Программе и Уставе ВЛКСМ, а затем спросил:

— Кто желает быть комсомольцем? Прошу поднять руку.

Мы все подняли руки. Через неделю тот же паренек в присутствии учителей торжественно вручал многим из нас комсомольские билеты. Помню, выходили мы по одному к столу, покрытому кумачом, и произносили слова клятвы — быть всегда в первых рядах строителей и защитников своей Родины. Выступали мы впервые, говорили кто как мог, краснея и заикаясь, но «без бумажки» — от чистого сердца.

С великим наслаждением и гордостью комсомольцы стали носить защитного цвета гимнастерки, подпоясанные широким ремнем с портупеей. На портупее, узеньком желтом ремне, красным огоньком сиял Кимовский значок (КИМ — Коммунистический Интернационал Молодежи). Деньги на эти костюмы мы заработали, разгружая дрова на станции Кувшиново.

Теперь ко всем нашим делам прибавились комсомольские поручения. Так, меня и Настю Рассказову от нашей комсомольской ячейки включили в агитбригаду по созданию колхозов в Невском сельском Совете. В бригаду входили уполномоченный райисполкома, председатель сельского Совета, директор нашей школы и мы с Настей — представительницы комсомола.

Первый поход за колхоз — в деревню Жегини. И вот в большой избе, уставленной скамейками, собрались крестьяне. Под потолком две десятилинейные керосиновые лампы, от самосада сизой тучей дым над головами. Уже шестой раз держит речь уполномоченный райисполкома, доказывая преимущества коллективного хозяйства над единоличным. Он говорит о том, что трактором куда легче и быстрее можно вспахать землю, чем однолемешным плугом или сохой, что трактором-то десять десятин за сутки отработаешь, а сохой или плугом работы на всю весну или осень.

— Хватит нам сказки рассказывать, — крикнул кто-то. — Где он, трактор-то твой?

— Вот вступите в колхоз и трактор получите. Когда стал выступать директор нашей школы Николай Николаевич Поляков, в задних рядах зашумели:

— А ты сам-то вступил в колхоз?

— Но я же учитель, учу ваших детей.

— Так вот ты на жалованьи, а мы чем будем кормиться, когда все отдадим в колхоз? — не унимались в избе. — А комсомолки твои вступили?

Я вспомнила, какой сегодня утром был тяжелый разговор с мамой. Она ни за что не хотела вступать в колхоз и мне сказала: