Держава (том третий) - [21]

— Так точно-с, ваше степенство. С четверть часа как изволили прибыть… Вместе с мужем и детьми, — ответили на все заданные и не заданные вопросы.

— Господа, — подошёл к товарищам Савинков. — Предлагаю дождаться конца спектакля. Может, великой княгине подадут её карету, а Сергей Александрович поедет один… А пока прогуляемся по первопрестольной. Ночные жулики вас, надеюсь, не страшат? — попытался пошутить, но не увидел даже тени улыбки на лицах друзей.

Компания вышла на набережную Москвы–реки. Пытаясь разговорить Каляева, Савинков взял его за свободную от бомбы руку. Но тот, опустив голову, размышлял о чём–то своём и на вопросы не отвечал.

Куликовский брёл за ними, громко стуча подковками на каблуках сапог.

«Как конь Моисеенко», — подумал Савинков, мысленно отметив, что шаги Куликовского затихли.

Обернувшись, увидел, что тот, свесив голову, с трудом стоит на ногах, опершись о гранитные перила.

— Сейчас упадёт, — шепнув Каляеву, поспешил к товарищу.

— Возьмите бомбу. Сейчас её уроню, — со спазмами в голосе прохрипел террорист–неудачник.

«Всё. Покушение полностью сорвалось», — убирая в саквояж адскую машину, понял Савинков.

Неожиданно вид раскисшего друга придал сил Каляеву.

— Борис, верь мне. Я обязательно ликвидирую князя, — тряся Савинкову руку с саквояжем, жарко шептал тот. — Обязательно ликвидирую…

Проанализировав рабочий режим великого князя, рассудили, что 4‑го числа, в обязательном порядке, он поедет в свою канцелярию на Тверской.

На этот день и назначили покушение.

4‑го, в пятницу, Савинков пришёл в номер гостиницы и забрал у Доры адские машины, положив их в свой вместительный саквояж: «А то в другом пледе вынесет, или в скатерти какой», — усаживаясь в сани Моисеенко, попытался подбодрить себя шуткой.

Передав бомбу Каляеву, стали ждать Куликовского. Но тот так и не явился.

«Да что за невезение? — совершенно расстроился и растерялся Савинков. — С одним метальщиком начинать акцию рискованно. Ставить Моисеенко опасно. Он извозчик. Его арест повлечёт за собой открытие полицией приёмов нашего наблюдения… Потом совершенно невозможно станет кого–нибудь ликвидировать… А у нас на очереди: Трепов, Клейгельс и иже с ними… Что же предпринять? — сидя в санях, размышлял он. — Я в этот раз тоже не подготовлен. У меня английский паспорт и при аресте подведу Джемса Галлея. Придётся теракт отложить на неопределённое время».

— Я один его уничтожу! — догадавшись о раздумьях товарища, уверенно произнёс Каляев. — Всё беру на себя. Если великий князь поедет, я убью его. Верь мне, — до боли сжал ладонь приятеля. — Моя вина была, мне и исправлять, — уже тихо докончил он, глядя пустыми глазами в безбрежность небытия…

И Савинков с уверенностью понял, что сегодня всё получится…

В это время с козел раздалось:

— Решайте скорее, пора!

— Прощай Янек, — ответно сжал его ладонь.

— Прощай Борис, — держа под мышкой бомбу, вразвалочку и не оглядываясь, Каляев направился к иконе Иверской Божией Матери.

Но не молиться.

Дежуря здесь, он заметил, что на углу прибита в стеклянной рамке патриотическая картина, в стекле которой как в зеркале, отражалась дорога от Никольских ворот. Якобы разглядывая картину и не привлекая внимания, можно заметить выезд великого князя.

В 2 часа пополудни он заметил карету и направился через Никольские ворота в Кремль, к зданию суда.

Навстречу ему ехала великокняжеская карета с зевающим кучером Рудинкиным на козлах.

Пора… Время замедлилось и почти остановилось, как бывает в роковые минуты, и в голове зазвучало: «Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод…»

Губы его шептали за голосом в голове слова и с криком:

— Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни, — он бросился к карете и с четырёх шагов с силой метнул в неё бомбу.

Голос в голове смолк и к своему удивлению он не услышал грохота взрыва, а увидел, как в абсолютной тишине разлетелась карета, и вместе с её обломками, полетели ошмётки кровавого мяса, один из которых чувствительно ударил убийцу по щеке, приведя его в чувство. И он воспринял звуки и запах ада от взрыва адской машины.

У него закружилась голова. Неподалёку стонал кучер, что–то кричали набежавшие люди и вновь в голове возник голос: «Имя сей звезды — полынь, и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки», — ощутил, как чьи–то руки схватили его и куда–то потащили.

Полностью он пришёл в себя сидя между двух полицейских в санях.

Голова страшно ломила, а всё тело болело, словно это его разорвало на куски.

«Следует сказать что–то подобающее случаю», — подумал он, проезжая мимо здания суда с битыми окнами и испуганными в их проёмах лицами.

А в голове опять шумело, и вновь зазвучал голос: «Четвёртый ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца, и третья часть суши, и третья часть луны, и третья часть звёзд».

Когда его грубо выдернули из саней у Якиманской части, он прохрипел про деспота, что сидит в его мозгах:

— Надо его удалить… Избавиться от него, — хрипел он, страдая от адской боли в голове.

— Чего говорит? — спросил у одного жандарма другой.