Дерсу Узала - [91]

Часа через полтора могила была готова. Рабочие подошли к Дерсу и сняли с него рогожку. Прорвавшийся сквозь густую хвою солнечный луч упал на землю и озарил лицо покойного. Оно почти не изменилось. Раскрытые глаза смотрели в небо; выражение их было такое, как будто Дерсу что-то забыл и теперь силился вспомнить. Рабочие перенесли его в могилу и стали засыпать землёю.

— Прощай, Дерсу! — сказал я тихо. — В лесу ты родился, в лесу и покончил счёты с жизнью.

Минут через двадцать над тем местом, где опустили тело гольда, возвышался небольшой бугорок земли.

Кончив своё дело, рабочие закурили трубки и, разобрав инструменты, пошли на станцию вслед за приставом. Я сел на землю около дороги и долго думал об усопшем друге.

Как в кинематографе, передо мной одна за другой вставали картины прошлого: первая встреча с Дерсу на реке Лефу, озеро Ханка, встреча с тигром на Ли-Фудзине, лесной пожар на реке Санхобе, наводнение на Билимбе, переправа на плоту через реку Такему, маршрут по Иману, голодовка на Кулумбе, путь по Бикину и т. д.

В это время прилетел поползень. Он сел на куст около могилы, доверчиво посмотрел на меня и защебетал.

«Смирный люди», — вспомнилось мне, как Дерсу называл этих пернатых обитателей тайги. Вдруг птичка вспорхнула и полетела в кусты. И снова тоска защемила мне сердце.

— Прощай, Дерсу! — сказал я в последний раз и пошёл по дороге.

Летом 1908 года я отправился в третье путешествие, которое длилось два года.

В 1910 году, зимой, я вернулся в Хабаровск и тотчас поехал на станцию Корфовская, чтобы навестить дорогую могилку. Я не узнал места — всё изменилось: около станции возник целый посёлок, в пригорьях Хехцира отрыли ломки гранита, начались порубки леса, заготовка шпал. Мы с А. И. Дзюлем несколько раз принимались искать могилу Дерсу, но напрасно. Приметные кедры исчезли, появились новые дороги, насыпи, выемки, бугры, рытвины и ямы…

Прощай, Дерсу!

Путешественник, учёный, писатель

Древняя мудрость гласит: познающий природу познает истину, возвышающую душу. Именно таким познанием была вся жизнь Владимира Клавдиевича Арсеньева, выдающегося путешественника, видного учёного и талантливого писателя. Тридцать лет непрерывной экспедиционной работы, научных поисков и литературных занятий — вот что отметило сравнительно короткую жизнь Арсеньева, стало выражением его человеческого предназначения и сделало незабвенным в людской памяти. Он и умер работая: вернувшись в конце августа 1930 года с низовьев Амура во Владивосток, Арсеньев написал в Дальневосточный университет письмо, где изложил планы своей работы на ближайшие два года, но смерть от крупозного воспаления лёгких, последовавшая 4 сентября, прервала все замыслы.

Трудно оценить масштабность географических исследований Арсеньева, потому что, даже представив себе протяжённость его маршрутов и площадь обследованных им территорий, мы всё равно окажемся в роли людей, оценка которых будет чисто умозрительной. Лишь тот, кто сам ходил по девственным тропам Уссурийского края и кручам Сихотэ-Алиня, занимающего три четверти нашего Приморья, может понять, каких трудов стоило их изучение 80 лет назад, когда Арсеньев начинал свою деятельность. А ведь он не только изучил — описал и картировал —бассейн реки Уссури, но и проводил изыскательские работы на Камчатке и Командорских островах, на побережье Пенжинской губы в Охотском море и на трассе Хабаровск — Советская Гавань, а также на севере Хабаровского края. Нам неизвестно, подсчитывалась ли протяжённость арсеньевских маршрутов, но если учесть, что в 1907 году было пройдено около 1500 километров, то сколько же их уложилось в восьми экспедициях?!

Но каким же образом человек, родившийся на западном конце тогдашней Российской империи, в Петербурге, оказался на её восточной окраине, ставшей для него второй родиной?

Можно сказать, что решающую роль здесь сыграл отец Арсеньева, Клавдий Фёдорович. Этот человек, незаконнорождённый сын тверского мещанина и крепостной крестьянки, благодаря своим способностям и уму сумел подняться от простого конторщика до начальника Московской окружной железной дороги, что было немалым достижением. Интеллигентный и начитанный, Клавдий Фёдорович и детей, а их было девять, приучал к чтению, причём особенно рекомендовал читать книги о путешествиях. В доме была даже заведена своеобразная игра, когда детям предлагалось проложить тот или иной маршрут по карте. Поэтому не случайно, что сыновья Клавдия Фёдоровича так или иначе связали свою жизнь с землеизучением: старший сын, Анатолий, стал капитаном дальнего плавания, Александр, окончив Московский межевой институт, уехал на Дальний Восток, а Владимир стал первопроходцем этого интересного и ещё мало изученного края.

Не меньшее влияние, чем отец, оказал на молодого Арсеньева и его дядя со стороны матери, Иоиль Егорович Кашлачев. «Если отец дал мне географическую канву, то брат матери, И. Е. Кашлачев, страстный любитель природы, указал, как по ней вышивать узоры», — писал впоследствии Арсеньев.

Однако одного желания стать путешественником было ещё мало для того, чтобы действительно стать им. Нужны были реальные пути к этому, один из таких путей — военная служба. И Арсеньев поступает в Петербургское юнкерское училище, что в известной степени отразилось на его дальнейшей судьбе. Во-первых, географию в училище преподавал известный путешественник М. Е. Грум-Гржимайло, лекции которого о Восточной Сибири и Дальнем Востоке особенно заинтересовали Арсеньева, а во-вторых, он мог в то время на правах вольнослушателя прослушать курс профессора кафедры географии и этнографии Петербургского университета Э. Ю. Петри; эти знания пригодятся ему позднее.