Деревянные кресты - [4]
Запахъ одеколона скоро разнесся по конюшнѣ. Веронъ первый удивился.
— Воняетъ, какъ будто. Это что еще такое?
— Пахнетъ парикмахерской.
— Конечно, тутъ сразу задохнешься, — издѣвался Фуйяръ, понявъ въ чемъ дѣло.
И, повернувшись на лѣвый бокъ, чтобы не слышать запаха, онъ проворчалъ:
— У него всѣ замашки, какъ у дѣвицы, у этого галченка…
Демаши ничего не отвѣтилъ. Остальные безучастно молчали. Сонъ вступалъ въ свои права. Въ темнотѣ слышались, однако, еще голоса болтающихъ.
— Вотъ уже пятнадцать дней, какъ она мнѣ не пишетъ, — изливался шопотомъ Бреваль своему пріятелю. — Никогда она такъ не запаздывала… Знаешь, меня это безпокоитъ…
Одинъ изъ новоприбывшихъ разспрашивалъ Верона, хриплый голосъ котораго я узналъ.
— Когда вы отправляетесь на отдыхъ, въ тылъ, васъ хорошо принимаютъ?
— Гмъ, вилами насъ не встрѣчаютъ, пожаловаться нельзя…
Сюльфаръ, чтобы скорѣе уснуть, ругалъ потихоньку Лемуана, который обѣщалъ найти ромъ и вернулся съ пустыми руками.
— Я научу тебя, какъ искать, морда ты этакая, — бормоталъ онъ. — А еще говоришь о яйцахъ…
Сонъ осилилъ ихъ всѣхъ, одного за другимъ, смѣшалъ воедино ихъ дыханіе, медленное и прерывистое, тихіе дѣтскіе вздохи и жалобные стоны, порожденные кошмарными сновидѣніями.
Снаружи ночь, насторожившись, прислушивалась къ тому, что дѣлается въ окопахъ.
Тамъ было спокойно въ этотъ вечеръ. Не слышно было ни глухого буханья пушекъ, ни сухого потрескиванья ружейныхъ выстрѣловъ.
Одинъ только пулеметъ стрѣлялъ равномѣрно, спокойно; казалось, что какая-то хозяйка бродитъ, какъ лунатикъ, и выколачиваетъ ковры. Деревня была окружена тяжелымъ молчаніемъ зябнущей сельской природы. Но внезапно по дорогѣ послышался шумъ, онъ сталъ увеличиваться, направлялся къ намъ, и стѣны начали дрожать… Грузовики.
Они катились тяжело, съ трескучимъ желѣзнымъ шумомъ. Какъ я хотѣлъ бы заснуть съ этимъ привычнымъ для меня звукомъ въ ушахъ и въ мозгу! Въ былое время грузовики проѣзжали такъ подъ моими окнами и поздно ночью будили меня. Какъ я ихъ ненавидѣлъ тогда! Однако, они незлопамятны и появились провѣдать меня въ моемъ изгнаніи. Какъ нѣкогда, они нарушили мою дремоту, и я чувствовалъ, какъ трясутся стѣны. Они явились убаюкать меня.
Какъ странно, не слышно ихъ тяжелой тряски по мостовой сегодня вечеромъ, не слышно ни дрожанья стеколъ, ни голоса запоздалаго прохожаго… Ихъ шумъ кажется мнѣ воркованьемъ, постепенно затихающимъ… Они скрипятъ, трясутся, они проѣхали…
Прощай, Парижъ…
II
ВЪ ПОТѢ ЛИЦА ТВОЕГО
Передъ грудой посылокъ, среди толпы солдатъ, толкавшихся локтями и наступавшихъ другъ другу на ноги, стоялъ писарь, выкликая фамиліи адресатовъ залежавшихся писемъ. Происходило это у нашей двери, между деревенскимъ водоемомъ, такимъ маленькимъ, что три прачки едва помѣстились бы подъ его навѣсомъ, и домомъ нотаріуса.
— Дюклу Морисъ, 1-го взвода…
— Онъ убитъ подъ Курси, — крикнулъ кто-то.
— Вы увѣрены въ этомъ?
— Да, товарищи видѣли, какъ онъ упалъ у церкви… Пуля попала въ него. Самъ я, правда, при этомъ не былъ…
Въ углу конверта писарь написалъ карандашомъ: „Убитъ“.
— Маркеттъ Эдуардъ.
— Онъ тоже, должно быть, убитъ, — сказалъ кто-то.
— Да что ты, — запротестовалъ другой… — Въ тотъ вечеръ, когда онъ, говорятъ, исчезъ, онъ ходилъ со мной за водой.
— Такъ онъ, можетъ быть, въ лазаретѣ? — спросилъ писарь. — Но мы не получали его лазаретной карточки.
— По моему, его эвакуировалъ какой-нибудь другой полкъ.
— Нѣтъ, онъ былъ раненъ; его, вѣроятно, подобрали боши.
— Досадно, всегда тѣ, кто ничего не видѣлъ, больше всѣхъ дерутъ глотку.
Всѣ говорили разомъ, безпорядочно, противорѣчиво, задорно опровергая другъ друга. Писарь торопился и примирилъ всѣхъ.
— Наплевать. Я отмѣчу: „пропалъ безъ вѣсти“… Брюне Андрэ, 13-го отдѣленіе…
— Я за него.
Нѣкоторые продолжали спорить вполголоса; изъ заднихъ рядовъ на нихъ кричали, чтобы заставить замолчать, и никто ничего уже не слышалъ. Бреваль все же настороженно прислушивался, и когда какое-нибудь имя напоминало его собственное, онъ заставлялъ повторять:
— Это не для меня, случайно: капралъ Бреваль…
Но писемъ для него все не было, и, поворачиваясь къ намъ своимъ жалкимъ смущеннымъ лицомъ, онъ объяснялъ:
— Она, видите ли, такъ плохо пишетъ, — ничего не было бы страннаго, если бы она напутала.
По мѣрѣ того, какъ кучка писемъ уменьшалась, губы его сжимались.
Послѣ того, какъ выкликнули адресата послѣдняго письма, онъ ушелъ съ пустыми руками. Прежде чѣмъ войти въ дверь, онъ повернулся къ намъ.
— Кстати, Демаши, сегодня твоя очередь. Возьми мѣшокъ и отправляйся за порціями…
— Что ты? Новичка за порціями… Ты издѣваешься надъ нами!.. — И Сюльфаръ, возмущенный, отошелъ отъ своей компаніи и подошелъ къ капралу.
— Парень только что явился, онъ полагаетъ, что морковь растетъ у зеленщика, а ты ничего лучшаго не нашелъ, какъ посылать его за порціями. Ну, и комбинаціи у тебя… Если бы ж… плавали, тебѣ не нужно было бы лодки, чтобы переправиться черезъ Сену.
— Если ты хочешь идти, я тебѣ не мѣшаю, — степенно отвѣтилъ Бреваль.
— Конечно, я пойду, — кричалъ Сюльфаръ. — Пойду, потому что не хочу, чтобы отдѣленіе кормили всякой дрянью, а этотъ парень, по моему, такъ же годенъ выбрать хорошій кусокъ, какъ я служить обѣдню.