Деревянные башмаки - [15]

…Динь-дилинь! — звякает над дверьми аптеки колокольчик. Я вхожу. Внутри чисто, уютно, пропах каждый уголок. Высоко передо мной полки, которыми отгородился провизор На́рмантас, седой, неизменно любезный человек в белом халате. Он меня уже знает и всякий раз справляется о здоровье тети.

Подойдя к окошечку, я выстраиваю в ряд пузырьки с наклеенными рецептами, а рядом кладу ломоть сала, несколько яичек или стакан сметаны. Ничего не поделаешь — с продуктами нынче трудно, но еще сложней достать лекарства. Поблагодарив, Нармантас окликает свою дочку Расу́те. Она разжигает в соседней комнате таганок и варит на нем пахучие травы. Дверь туда приоткрыта, и я вижу, как мелькают красная кофточка и черные, аккуратно заплетенные косы. Обычно она юрко, как белка, вбегает в комнату, приветственно кивает и, забрав мои гостинцы, снова скрывается за дверью. А Нармантас тем временем изучает рецепты, или, как я их называю, «прицепы». И каждый раз то того нет, то другого, а с пустыми руками возвращаться нельзя. Не достанешь лекарства — значит, не принесешь тете новую надежду. Вот и прошу я Нармантаса дать мне хоть что-нибудь похожее — от кашля, от одышки, от жара… В деревне, говорю, бабки от любой болезни зверобоем, липовым цветом да валерианой лечат, а тут такая уйма пузырьков, коробочек, таблеток, капель…

Нармантасу по душе моя разговорчивость и упорство. Он долго шарит по полкам, заглядывая иногда для верности в толстую книгу, и всякий раз хоть что-нибудь да найдет.

— Домой придешь, не говори, что настоящего лекарства не было, — наставляет меня аптекарь. — Скажи, мол, эти еще лучше. Видишь ли, больному главное — верить в лекарство. И чем сильнее он будет верить, тем меньше будет кашлять.

Тетя почему-то убеждена, что хорошее лекарство непременно должно быть горьким, пахучим и отличаться необыкновенным цветом. Поэтому-то я и прошу аптекаря:

— Важно, чтобы не какая-нибудь водичка была, а горечи побольше…

Аптекарь улыбается, Расуте возвращает мне чисто вымытый стакан из-под сметаны и снова легким кивком прощается со мной. Чем ближе весна, тем отчетливее проступают на ее щечках и на носу веснушки. Видно, Расуте стесняется их, потому что при виде меня заливается краской и смущенно опускает глаза. Ну не странно ли: отец все про лекарства знает, а дочку от веснушек избавить не может. Вот наберусь когда-нибудь храбрости и предложу ей одно чудодейственное средство. Правда, нужно дождаться, когда Расуте перестанет от меня шарахаться, и к тому же надо, чтобы она очень сильно в это снадобье поверила…

День сегодня хуже не придумаешь. Большак кое-где превратился в настоящее месиво. И чтобы скоротать себе путь, я поделил его на отрезки: пока не дойду до леса, буду думать, что сказать дома тете; затем съем кусочек сушеного сыра; потом заверну к Фе́ликсасу насчет винтовки, ну, а остаток пути, когда придется пробираться по самой страшной грязище, буду думать только о ней, о Расуте.

Да, но чем я обрадую тетю? Ведь на этот раз мне не удалось получить сколько-нибудь подходящего лекарства. Нармантас даже от гостинца — пятка яиц — отказался.

— Ничего у меня не найдется, сынок. Старые запасы кончились, а новых лекарств не привозят.

— Хоть капель анисовых от кашля, — канючу я, не отходя от окошка.

— От кашля… — укоризненно говорит какая-то толстая тетенька с распухшей щекой. — Тут вон зуб унять нечем. Пиявки и те без сахара передохли.

— Что поделаешь, — оправдывается аптекарь. — Один мой знакомый сам в Вильнюс за лекарствами ездил. И пропуск специальный выхлопотал, да так и не добрался. Днем — бомбежки, ночью — партизаны…

Нармантас с удовольствием заводит разговор о партизанах, о приближении фронта. Лекарств нет, так пусть люди хоть добрую весть услышат. Но толстуха, выслушав его, сплюнула в платочек и сердито отрезала:

— Не больно-то радуйся, аптекарь…

Будто не расслышав, Нармантас с безнадежным видом шарил взглядом по полкам. Разглядывал лекарства и я. Когда я показал на большую бутылку с жидкостью вишневого цвета, аптекарь отрицательно покачал головой.

Самая верхняя полка, куда давным-давно уже никто не заглядывал, была завалена белыми коробочками с надписью: «Табак от астмы». Я понятия не имел, что это за астма такая, и подумал: «Если лекарство курят, значит, оно от легких. А вдруг моей тете в самый раз будет?»

Провизор еще раз расспросил меня, как тетя дышит и когда ее больше всего одолевает кашель, и лишь тогда произнес:

— Что ж, пусть попробует. От одной пачки вреда не будет, а там посмотрим. Расуте, принеси-ка мне стремянку!

Расуте… Казалось, само это имя таило для меня столько ароматов. Как бы я хотел тоже окликнуть ее вот так, громко: «Рася́ле! Расуте! Раси́те!..»

— Иду, — ответила та. — Сейчас принесу…

Наверное, она расчесывала в соседней комнате волосы — с распущенными косами девочка была похожа на принцессу. Да и в аптеке, пожалуй, стало светлей. Как обычно, Расуте кивнула мне и стала забираться по ступенькам стремянки наверх.

Женщины провожали ее завистливыми взглядами и шушукались:

— Это что, дочка его или служанка? Уж больно молоденькая… — сказала та, что пришла за мазью от лишаев.