Деревянные башмаки помещика - [2]

Но послушайте, что было дальше. Однажды в Раннхольме затеяли попойку. За столом были одни мужчины. Йокум Стисен всегда созывал полон дом барышников и тому подобного сброда; они пили и дулись в карты, пока не засыпали тут же, за столом. Оно, конечно, негоже пастору бывать на таких сборищах, так что оправдывать господина Манволя никто не станет, но все-таки он был там. Сперва все накинулись на еду, и пастор не отставал от других, а потом прочел молитву, держа в руках псалтырь Хольмблада. Тут помещику взбрело в голову похвастать перед честной компанией своим скотом, и все отправились на скотный двор. Йокум Стисен откармливал бычков; что ни год сотни голов скота переправлялись на юг из его поместья. На скотном дворе грязи было по колено, и пастор отказался идти туда в своих лакированных сапогах.

– Надевай тогда мои деревянные башмаки! – сказал помещик, усмехаясь. Он ткнул пальцем в башмаки, стоявшие в сенях, и вся компания пришла в восторг от этой шутки, потому что башмаки были непомерно большие, прямо-таки громадные были башмаки.

В нынешние времена деревянные башмаки, какие носили когда-то, почти нигде не встретишь. Теперь больше в ходу деревянные башмаки с кожаным верхом. Ну а тогда таких в помине не было. Башмаки были громадные, а чтобы они не растрескались, их оковывали железными скобами. Башмаки Йокума Стисена были особенно велики, потому что сам он был здоровенный детина с громадными ножищами. Башмаки его были ни дать ни взять деревянные корыта, обитые железом.

Пастор покосился на них. Отъевшиеся зубоскалы так и покатились от смеха. Но пастор все-таки надел башмаки! Он словно хотел преподать им урок кротости. Затем все отправились осматривать быков. Тщедушный пастор тащился и шаркал башмаками; он, точно ребенок, мог вертеть в них ногами во все стороны.

Шутки так и сыпались на пастора. Говорили, что падение в навоз ему не грозит, потому что ноги у него тяжелее туловища. Говорили, что в таких корытах он, дескать, сможет переплывать реку, как на плоту… В общем, глумились как только могли.

И тут Йокум Стисен закричал, что ежели пастор сможет дойти в таких деревянных башмаках до Гамбурга, то он отдаст ему поместье Кнуструпгор.

– Это пари? – быстро спросил пастор.

– Выходит, так! – загоготал Йокум Стисен, а остальные пришли в восторг, видя, как дурачат пастора.

– Вы слышали? Стало быть, вы все свидетели, – сказал господин Манволь.

Он вошел в сени, скинул с себя башмаки и отправился домой. Вся компания чуть не лопнула от смеха. Правда, Йокум Стисен был немного озадачен; ведь пастор ухитрился обернуть шутку в серьезное дело и с тем ушел.

И вот к вечеру, после того как гости просидели за картами часа четыре, они увидели господина Манволя, который въезжал во двор в своей голштинской коляске. Мадам тоже была тут! Пасторский батрак сидел на козлах за кучера. Что бы это значило? Когда все выбежали во двор, то увидели, что коляска набита хлебом, мясом и другими припасами; был тут и бочонок пива. Пастор потребовал, чтобы ему вынесли большие деревянные башмаки. Он готов отправиться в путь.

Йокум Стисен не на шутку растерялся. Сперва он стал просить прощения, потом предложил изрядный денежный выкуп, если пастор откажется от задуманного. Но господин Манволь твердо стоял на своем и не дал соблазнить себя синицей в руках вместо журавля в небе. Мы ведь всегда должны стремиться к большой цели. Отказаться от пари Йокум Стисен не мог, тому было слишком много свидетелей. Он надулся, как индюк, ругался, грозился и обзывал пастора самыми обидными словами. Что ж, и это иной раз приходится стерпеть, ведь верно? Тщедушный пастор твердо решил пройти свой крестный путь. Как ему удалось подбить на это мадам, сказать трудно, а может, она на сей раз и сама увидела, что не такую уж глупость затевает ее дуралей? Во всяком случае, она была так же непреклонна, как и он.

Ради имения Кнуструпгор можно было пойти на любую, даже самую сомнительную сделку.

Вот когда Йокум Стисен попался на крючок! Кое-кто пытался образумить пастора. Ну на что это похоже?… Какая странная причуда! Ведь он вмиг лишится своего места, предупреждали его. А он знай себе требовал деревянные башмаки, ему не терпелось приступить к самоистязанию. Тогда, чтобы поколебать его, присутствующие прибегли к насмешкам. Но тут на помощь ему пришла мадам. Она со своего места обрушила такую брань на собравшихся, что те смущенно потупились. Препирательства длились долго. Йокум Стисен от злости совсем потерял разум и накинулся на пастора с кулаками, но его удержали силой.

В конце концов он сдался и швырнул деревянные башмаки прямо в грязь, под ноги пастору. «Пускай этот служитель божий катится в них ко всем чертям!» – заорал он. Это было прямое поношение. Но ведь он сам приучил пастора сносить бесчестье. Господин Манволь даже не ответил ему, до того унижен он был в сердце своем. Он надел башмаки. Шутки шутить он не собирался. Он натянул на себя три пары толстых шерстяных чулок, чтобы хоть как-то заполнить «корыта». Откуда брались силы у этого слабого, тщедушного человека? От уверенности, сдается мне. Все так и покатились от смеха, увидев его в позе пилигрима, готового к своему тяжкому и долгому пути. Но тут все увидели, что придумали пастор с женой… Они велели кучеру ехать шагом, а пастор вцепился руками в задок повозки. Это поддерживало его, и подмога была нешуточная. Но все-таки он шел сам, тут придраться было не к чему. И вот таким манером они выехали из поместья.