Деревянная книга - [2]

– Что же, колдун во всем сознался?

– Под пытками попробуй, не сознайся. Один, правда, покрепче оказался. Зато брат его, как только дьяк пятки поджарил, сразу про все рассказал. Да и свидетелей столько, и книги – признавайся, не признавайся, а еретичество налицо.

Шум на площади усилился и перешел в тревожное гудение.

– Видать, чернокнижников везут, – сказал, поднимаясь, воевода. Перекрестившись в святой угол, воевода с полковником надели головные уборы и пошли к выходу.

В это время со стороны двора донеслась громкая перебранка. Выйдя на заднее крыльцо, увидели приказного дьяка, который ругался с караульным приставом.

– А я реку, давай лошадь с телегой, да поживей, душа твоя нечестивая! Вишь, колдунов уже везут. Что ж мне, эдакую пропасть узлов окаянных на плечах прикажешь тащить к срубам, ирод ты великогрешный, а?

– Ну, нету телеги, с утра об этом думать надо было, а теперь все лошади и возы по делам разосланы.

– А я с утра не мог про сие думать по причине важных и спешных государственных дел! – желчно кричал дьяк, тряся козлиной бородкой.

– В кружечной ты свои дела справлял, думаешь, мне не ведомо? – зло отвечал пристав.

От этих слов дьяк взвился, как ужаленный, и заверещал еще громче, брызгая слюной.

Воевода поморщился, будто откусил пересоленный огурец.

– Ох, и мерзопакостный голос!

Захаржевскому вдруг ясно представилось, как этот тщедушный дьячок с вкрадчивым ядом в голосе подзадоривал узников: «Не помнишь, кого ворожбе обучал? Так сейчас, голубь ты мой сизый, поможем… Ну-ка, Федька, подсыпь горяченьких углей молодцу под пятки, может Господь память-то ему возвернет! Поболе сыпь, не жалей для спасения души грешной!»

– Голос и впрямь не серебро, – согласился полковник. – А пущай берет мой воз, – предложил он. – Евлампий все одно прохлаждается.

– Афанасий! – окликнул воевода. – Вот пан полковник дозволяют свой воз взять, а про твои грехи мы после потолкуем. – Митрофан, – обратился он к приставу, – неси ключи от амбара, открывай, да грузите все, живее!

Обрадованные пристав с дьяком поспешили к амбару, где под караулом в отдельной каморе хранились отобранные у чародеев вещи, травы и прочие доказательства их зловредной деятельности.

– Евлампий, подавай к амбару! Федор, Григорий, подсобите! – окликнул полковник казаков.

Под визгливые покрикивания дьяка казаки стали выносить из каморы скарб чернокнижников. Воевода с полковником тоже подошли к возу, на котором уже высилось несколько мешков с травами, а из широкого, связанного концами рядна торчали коренья.

– Все сразу не поместится, траву потом, следующим ходом, давай первым делом богомерзкие книги! – распоряжался дьяк.

Дюжий казак Григорий, подойдя, грохнул тяжелый полосатый чувал, старый, с проеденными мышами дырками. Гнилая завязка лопнула, и из прорехи высыпалось несколько деревянных дощечек с вырезанными на них не то буквами, не то знаками.

Захаржевский взял одну из дощечек, повертел, ковырнул ногтем облезшее покрытие.

– По всему, старинные доски, – обратился он к воеводе. – Дерево вон какое темное, лак почти стерся, кое-где шашель начинает бить… – Полковник потянул из разорвавшегося чувала вторую доску, но вместо одной вытащил целую связку дощечек, скрепленных с одной стороны железными кольцами. – Гляди, Ерофей Захарович, – удивился Захаржевский, беря связку, – и впрямь книга, только деревянная. Едва ли и сам чернокнижник мог ее прочесть, как думаешь? Я библиотеку давно собираю, книги люблю, но таких никогда не видал. Слыхивал только, что были когда-то деревянные книги, а вот в руках впервые подержать довелось…

Воевода вскользь взглянул на дощечки и только махнул рукой.

Казак принес еще охапку книг, высыпал их на толстый слой сена, устилавшего дно, и снова скрылся в проеме амбара.

Глаза Захаржевского обратились на большую книгу в красном сафьяновом переплете с полуистертой вязью золоченых букв. Сафьян был местами протерт насквозь, но углы, окантованные серебряными накладками тонкой чеканки, остались целы, и книга имела еще довольно приличный вид.

Захаржевский взял ее, раскрыл. Внутри на тонких пергаментных листах красными, частью, выцветшими чернилами, был выписан удивительным каллиграфом рукописный текст, заглавные буквицы которого переплетались с дивными растениями и птицами. С трудом полковнику удалось разобрать первые слова в сложной вязи заглавия: «Сказъ о Св…ве. ромъ…нязе кiевскомъ».

Что за «Св-ве»? Савве? Или святом Савле? Постой!»…нязе кiевском» – может быть «о Святославе, князе киевском»?

– Ерофей Захарович, Ваша милость! – доложил пристав. – Чернокнижников привезли!

– Заканчивайте скорей! – поторопил воевода. – Идемте, Григорий Михайлович.

– Да, да, сейчас, – отвечал Захаржевский, кладя книгу обратно. Мельком выхватил названия других книг, записанных, видимо, самим чернокнижником от руки неровными буквами: «Звездочтец», «Громовник», «Коледник», «Волховник». Уловив на себе пристальный взор Евлампия, спохватился, что слишком увлекся просмотром еретических книг, и поспешил вслед за воеводой.

Евлампий принялся плотнее укладывать мешки и связки. Наконец, дьяк уселся рядом на передок и приказал: