Деревья-музыканты - [35]

Олисма закончил свою тираду ехидным смешком. Аудиенция «геала» Мирасена обещала быть весьма оживленной.

— И что же, геал Мирасен, даже и теперь ни один воришка не залезет в ваш сад? — съязвил Аристиль Дессен.

— Никогда! Никогда не было и не будет воров там, где командую я! Все знают, что за человек генерал Мирасен!..

Атмосфера накалялась. Посыпались колкости. Беседа явно переходила в спор. Генеральский бас перекрывал все остальные голоса; Мирасен уснащал свои аргументы всеми ругательствами, какие употребляются на острове Гаити, включая Доминиканскую республику. Возражавший ему Аристиль орал так, что наверняка разбудил невинные души усопших. Спорщики не забывали, однако, о бутылке, и скоро ей на смену пришлось принести большую оплетенную бутыль. Остальные посмеивались втихомолку и тоже усердно прикладывались к чарке.

«Геал» Мирасен пришел в лирическое настроение. Быстрые волны воспоминаний понесли его к берегам, именуемым «а в наше время...» О, как прекрасны были военные парады в ту героическую эпоху! Победитель, разодетый что твой бубновый король, окруженный роем штабных офицеров, въезжает во главе войск в столицу! Кони гарцуют, взвиваются на дыбы, пляшут, кружатся, точно в кадрили, а вокруг трезвонят колокола, лают собаки, ревут испуганные малыши, раздаются залпы орудийного салюта, скотина мычит в хлевах, попы стоят на папертях своих церквей и благословляют победителей... И городские щеголи, разодетые в пух и прах, с саблями наголо, изображая мужественных воинов, проходят между вылощенными отборными полками жибозьенцев и сен-лузьенцев. Музыканты-любители в разномастных одеяниях, отчаянно фальшивя, играют военные марши. Офицеры в брюках с лампасами, в красных, зеленых, голубых мундирах, увешанные медалями, шагают рядом с юными новобранцами в лохмотьях, насильно завербованными крестьянскими парнями, которые еще не успели прийти в себя и растерянно пялят глаза на разукрашенные флагами улицы... И наконец беспорядочными толпами проходят какосы, и какосы-кирасиры в кирасах из сыромятной кожи, и саперы, и прочие хваты в самой невероятной амуниции; они выбегают из колонн и ловко обчищают дома, если хозяева имели неосторожность оставить двери открытыми... О, звуки военных сигналов той незабвенной поры! Рожки упоенно выводят мелодию «Дьявольской руки», флейты, захлебываясь от восторга, поют «Дессалиновский гимн», горны, сводя с ума уличных сорванцов, трубят зорю, барабаны лихо выбивают дробь, и новенькие двухцветные флаги полощутся на ветру!

— Вот какие были времена!.. Когда еще, в какое другое время простые люди, как мы с вами, становились у нас генералами, префектами, министрами, даже президентами? Ну-ка, пусть назовут мне другое такое время! О, в ту пору можно было всего достичь, была бы отвага да крепкая рука. Я знаю, что говорю! Когда работали штыками, каждый человек был на счету. Кем я тогда был? Простым негром, таким, как мы все здесь сегодня, — негром из лесов, негром с гор... А что теперь остается на нашу долю? Орудуй мотыгой, обливайся с утра до ночи потом, купай поросят, лечись, если заболел, травками, а придет день — ложись да подыхай, как скотина, так и не увидав настоящей жизни! И вот сижу я здесь с вами, такими же крестьянами, как я, и вспоминаю добрые старые времена, над которыми старики призадумаются, а молодежь посмеется!..

Такими горькими словами заключил генерал Мирасен свою речь.

Но Аристиль Дессен, еще не остыв от недавнего спора, не пожелал признать себя побежденным. Вопреки своему обыкновению, он разразился вдруг гневной тирадой против нашей столетней феодальной войны:

— ...Если страна доведена сейчас до крайности и ее захватили «белые мериканы», — в этом виноваты вы, генералы! Только вы одни и виноваты, вы, с вашими оркестрами, с вашими саблями, револьверами, палками и мародерством, с вашими кокардами, нашивками и прочей мишурой!.. Вы — совсем как дурачок из сказки. Хотели родную мать в горяченькой водице искупать — да и сварили ее заживо. Смотрите, как она корчится, и радуетесь: «Поглядите, мол, как наша матушка довольна!.. Матушка смеется в ванне!» Ведь вы убили страну, черт вас дери!..

— Что? Что ты сказал?.. Послушай, Дессен, хоть и говорят, что ты человек гнутый[46], но — разрази меня гром! — ты еще не знаешь генерала Мирасена! Как ты смеешь оскорблять меня?! Да еще в моем же собственном доме!..

Еще немного — и дело дошло бы до драки. Лишь соединенными усилиями присутствующих удалось утихомирить противников. Откровенно говоря, оба и сами уж не рады были, что затеяли спор. Они украдкой поглядывали друг на друга и искали лишь предлога для примирения. Как раз в этот миг появился Буа-д’Орм Летиро, главный жрец. Это был сгорбленный, морщинистый старик, но шел он твердым шагом, опираясь на толстую палку камедного дерева. Все почтительно умолкли. Генерал Мирасен встал, взял его за руку и подвел к табуретке, поспешно пододвинутой кем-то из гостей.

— Добрый вечер, отец Буа-д’Орм! — раздался хор приветствий.

У старика Буа-д’Орма были широкие скулы и своеобразные ромбовидные очертания лица; в ушах блестели большие золотые кольца. Крупный, неправильной формы нос придавал лицу выражение силы, решительности и какой-то загадочности; остроконечная борода была тронута сединой, голова — совершенно белая. Лицо могло показаться неприятным и даже уродливым, если бы не глаза: очень большие, то пронзительные и холодные, как сталь, то вдруг удивительно ласковые, они озаряли его таинственным светом. На Буа-д’Орме была просторная синяя блуза, выцветшая, но безукоризненно чистая и выглаженная; на черном крученом пояске висел фиолетовый мешочек для водуистских амулетов. Брюки были новые, из простой синей ткани; одна штанина засучена; босые ноги покрылись дорожной пылью.