Деревья-музыканты - [11]

Война принимала довольно странный оборот. А ведь он был пастырем, более того, — в глазах хищной своры своих каноников и аббатов он один отвечал за неприкосновенность своей епископской вотчины, которая по давней традиции была бретонской. Если кусок уплывет из-под носа, эти шуаны всегда свалят вину на него, какие бы объяснения он ни придумал. Разве угадаешь, какие новые сюрпризы преподнесет тебе война!.. И потом еще это письмо, в котором он поздравлял маршала Петэна с «национальной революцией»... В случае поражения нацистов уж ему постараются все припомнить... Да и папский нунций его недолюбливает. Уже нашептывает кое-кому... Теперь на все церковные приходы и епархии Гаити метят янки!

Архиепископ встал, хлопнул в ладоши. Тотчас вбежал мальчик, поставил на место туфли с рубиновыми пряжками, потом бросился открывать ставни. Монсеньор остановил его движением руки.

— Хорошо ли почивали, ваше преосвященство?

Архиепископ неопределенно покачал головой.

— Антенор, сегодня я буду завтракать у себя в кабинете. А сразу после завтрака приму новых дьяконов... Ступай...

Монсеньор опять сел перед секретером, играя визитной карточкой, на которой значилось:

«Жозеф Колиньон, эсквайр.

Священник монастыря

Пречистой девы Марии».

Быстрыми движениями карандаша монсеньор нарисовал над именем эсквайра кардинальскую шляпу. Левой рукой он ощупывал сигары «коронья», уложенные в ароматную коробку; жирные пальцы обхватывали каждую сигару, поглаживали ее, на миг останавливались, словно подсчитывая, сколько в ней табака, потом снова пробегали по сигарам, легкие, ласкающие. Передумав, он выдвинул ящик, достал большую коробку сигар «упман» в алюминиевом футляре. Открыл коробку, лизнул сигару, обрезал кончик и поднес спичку.

В комнате опять потемнело, на мебель легли тени. Скоро монсеньор исчез в облаках дыма; виднелся лишь толстый затылок под фиолетовой муаровой шапочкой.

Диожен Осмен спешил. Два раза заходил он к брату, но заставал лишь запертую дверь. А ему очень хотелось повидать Карла.

Диожен и Карл обожали друг друга. В самой их несхожести было нечто, делавшее их неразлучными. Насколько будущий кюре был человеком медлительным и прилежным, до всего доходил усердным трудом и всегда добивался нужного результата, настолько брат его, поэт-дилетант, был натурой стремительной, одаренной, яркой — и, пожалуй, даже слишком яркой, чтобы осуществить хотя бы один из своих ослепительных замыслов. Карл и к стихам своим относился столь же легкомысленно, как к профессии адвоката, которую, впрочем, лишь чисто теоретически можно было назвать его профессией.

Итак, Диожен спешил. Если не удастся повидать брата до вечера, придется ждать до следующего воскресенья — из семинарии раньше не отпустят. Диожен и Карл были словно две половинки одного и того же существа. Настоящие доктор Джекиль и мистер Хайд![9] Они любили рассказывать друг другу о своих делах, но редко когда рассказчик получал от слушателя совет. В сущности, каждый из них искал совершенства. Один, терпеливый, прекрасно знающий собственные возможности, жаждал достичь небесного, вечного блаженства путем добродетельной жизни и молитв; другой, неисправимый искатель абсолютной истины, стремился к блаженству земному и мечтал стать настоящим художником, который впитывает в себя все многообразие впечатлений, не боится безнравственности и поет в полный голос, создавая прекрасные произведения — небрежные и скептические.

Карл был дома. Он стоял во дворе над маленьким бассейном и усердно полоскал горло, выделывая сложнейшие рулады, кудахтая и квакая. Он улыбнулся и, не закрывая рта, промычал что-то невнятное. Вода струйками стекала у него по подбородку.

— Что? — переспросил Диожен.

— Глу, гле, глям, га, гли, глог! — ответил Карл.

— Что?.. Что ты говоришь?..

Карл выплюнул воду.

— Я говорю, что у меня болит горло!

— Неужели? Ведь у тебя луженая глотка!

— Говорят тебе, болит! Наверное, простудился... И знаешь, я совсем не намерен выслушивать твои поучения. В домашнем проповеднике не нуждаюсь... Каким ветром тебя занесло? Да еще в этот час? Почему ты не на вечерне? И не клянчишь чего-нибудь у господа бога?

— А ты-то хорош! Как раз, когда ты нужен, тебя с собаками не найти. Все шляешься по притонам. Насколько я понимаю, выпивка была отменная!

— В евангельских заповедях выпивка грехом не считается. Если бы вы, наши пастыри, вступили в общество трезвости, интересно, как бы вы тогда служили мессу и угощались кровью Христовой?

Преподобный Диожен Осмен пожал плечами и отступил: Карл сел на своего конька, его не переспоришь. Не дожидаясь новых богохульств по поводу патриарха Ноя и чуда в Кане Галилейской, Диожен сразу приступил к цели своего визита.

— В последние дни в архиепископстве — страшный переполох...

— А мне-то какое дело... Ты сам ввязался, никто тебя не заставлял идти в попы. Небось, два кюре затеяли потасовку?.. Если они дерутся из-за тебя, прими их драку как молитву во спасение моей души. Мне это, честно говоря, не помешает...

Они помолчали. Карл снова заговорил:

— Садись! Чего стоишь?.. Может быть, это Колиньон причиняет вам столько хлопот?.. Я заходил посмотреть на его ремесленную школу. Ну и ну! В самом центре владений монсеньора архиепископа! Да, эти канадцы здорово работают! Не то что вы!