Деревенские адвокаты - [49]

* Курмас - жареное хлебное зерно.

- Эй, вы, лежебоки, увальни, - крикнул Штурвал отставшим, пошевеливайтесь!

Те припустились было рысцой и снова вернулись на прежний шаг.

- Ничего, обратно наперегонки пойдем.

- Поедим курмас и в протоке искупаемся.

- Там вода теплая теперь.

- Когда сытый, и в студеной воде искупаться - раз плюнуть!

Эх, мечты детские...

До поля оставалось метров двести, когда мальчишки увидели сзади скачущего всадника и бегущего рядом пешего. Узнали их сразу - Сельсовет Кашфулла и Адвокат Курбан-гали. Наверное, колосков пожалели, мол, государственные они, не хотят пустить их на поле. Курбангали даже длинную палку прихватил с собой. Те пятеро, в ком было побольше сил, рассыпались по серой жухлой стерне. Бежали, покуда не перехватило дыхание. Торопливо хватали почти пустые заплесневелые колоски и совали в котомки. Где уж растирать, где уж рот набивать, успеть бы немного набрать. Вот один колосок, и другой, и еще один, и еще... Чем дальше от дороги, тем больше было их, серых, мертвых. Только бы успеть. Скорее, скорее... И земля, и солома, и колоски, все вперемешку - что сцарапали тонкими пальчиками, что попало в горсть, все в котомку. Выбирать, отделять некогда, быстрее, быстрее! Эти уже до поля добежали, кричат что-то.

- Яд! Яд! Только не ешьте, отрава!

- В аул, дети, домой идите! Хлеба дадим! Как вернетесь - сразу хлеб!

Те два мальчика, что тащились сзади, услышав "хлеба дадим", без сил плюхнулись в пыль. Но разбежавшиеся по стерне принялись еще усерднее заполнять котомки.

- Только не ешьте, дети, только не ешьте! На месте умрете, на месте! Дома хлеба дадим! Хлеб нынче выдаем! Хле-еб! - Густой голос Курбангали разлетелся над полем из края в край, услышали все, но никто не поверил. Откуда ему взяться, хлебу-то? Оглядываясь назад, все пятеро побежали дальше. Конный и пеший бросились догонять, пытались с двух сторон загнать их. И кричали без остановки:

- Нельзя, даже зернышка нельзя! Умрете на месте!

- Яд, дети, яд, отрава это!

- В аул! В аул! Хлеба дадим. Быстрей, торопитесь! Хлеб выдаем!

Кашфулла догнал убежавшего дальше всех Штурвала.

- Штурвал, слышишь, Штурвал! Кому говорю! Ты чего не слушаешься, негодяй ты этакий.

- Ты врешь! Пшеница отравой не бывает, - сказал, остановившись, Штурвал.

- Вру? Я - вру? - председатель в ярости опустил камчу, конец ее ожег спину мальчика, тот подпрыгнул на месте, но даже не пикнул. - Брось котомку! Бегом в аул! Убью на месте!.. - Страшный гнев был в этом крике.

- Ну и убивай. Все равно от голода умирать...

- Прочь отсюда, упрямая башка! - Кашфулла снова замахнулся камчой, но на сей раз не ударил. Только тогда мальчик сорвал с себя котомку, в слезах швырнул ее вверх и повернул к аулу:

- На, чтоб ты подавился!

Кашфулла на лету подхватил котомку и помчался следом за другим мальчиком, настиг и, нагнувшись с седла, сгреб его за рубаху, поднял, посадил перед собой. Рубаха под воротником с треском разошлась. Третий сам бросил свою котомку и побежал к дороге. Тем временем Курбангали, размахивая подобранной по дороге жердью, гнал к дороге, как сгоняют отбившихся от стада овец, еще двоих. Одного поймает - другой вырвется. Ударить - рука не поднимается. Все же изловил их, выбившихся из сил, и снял котомки. Один мальчик послушался сразу и пошел по дороге, а другой, тот, у кого давеча не нашлось, чтобы со вкусом оттянуть, слюны, ухитрился растереть пять-шесть колосьев. Уж было затолкал в рот - Кур-бангали большой заскорузлой своей ладонью схватил за тонкое запястье. Мальчик со злостью цапнул зубами своего избавителя за руку. Но даже кровинки не выступило. Не было у одного в теле столько крови, чтобы выбрызнула, у другого не было сил, чтобы до крови прокусить. Мальчик медленно разжал ладонь, и сизо-коричневые слипшиеся комочки меж худеньких сморщенных пальцев один за другим упали на черную землю. Глаза ребенка были полны ненависти.

- Глупый ты, - сказал Курбангали мягко, словно виноватый. - Я же смерть изо рта у тебя вырвал, а ты кусаешься. Если проглотил бы, то сразу умер, бестолковый.

- Да? - презрительно сказал мальчик. - Если отрава, вон те вороны давно бы уже сдохли.

- Они умные, они не зерно клюют, а червей.

И верно, если бы вороны их клевали, разве осталось бы столько колосьев?

Вот такая безжалостная схватка случилась между пятью маленькими мальчиками и двумя взрослыми мужчинами. Вразумлять словом было некогда. Старшие младших смяли без всякой пощады. И самой огромной потерей для побежденных были не исколотые, израненные о стерню ноги, не след камчи на спине и не разорванный воротник - страшнее всего были несбывшаяся надежда и разбитая мечта. Даже сам голод забылся на миг. Но, как бы ни было тяжко, ни один крика не поднял, даже слезинки не обронил. К концу второго года войны кулушевские мальчики уже забыли, как плакать.

С великими муками собрали шестерых мальчишек и все вместе сели на краю дороги. Штурвала, одиноко шагавшего в сторону аула, Курбангали остановил окриком. Мальчик стал в нерешительности. Вперед глянул, назад посмотрел. Хотя больше не позвали, повернул обратно. Не оттого, что послушался, просто не хотел бросать товарищей, которых сам же привел сюда.