Депутатский запрос - [35]

Это мнение одобрял и поддерживал пожилой, вечно хмурый и замкнутый, бывший тракторист, а ныне слесарь из Сухого Берега, Николай Третий. Полный его титул — Николай Николаевич Николаев, то есть в роду он был третьим Николаем, а прозвище ему дали еще в эмтээсовские времена, и под ним он был известен каждому трактористу в районе как отменный знаток техники и примерный работник.

Жил Николаев исправно: имел хороший дом, держал две коровы, пускал в зиму шесть-семь овцематок, откармливал поросят, мясо и молоко сдавал по договору в заготконтору, деньги клал на сберкнижку — копил на машины двум городским сыновьям и зятю. Он был одним из немногих вязниковцев, которые быстро реализовали на своих подворьях государственные меры по поддержке личных подсобных хозяйств, большинство же, надо сказать, осталось не то чтобы равнодушным к этим мерам, а просто по своей лености не стремилось иметь много: для себя есть — и хватит. У мужика Средней России, никогда не знавшего солидного достатка, стремление к большому двору увяло давно и, пожалуй, безвозвратно, поэтому к таким, как Николаев, отношение в деревне было весьма прохладное, во всяком случае, подражать ему не спешили.

Однако он никогда не был захребетником и стяжателем, все, что имел, имел благодаря своему старанию и золотым рукам. Трактористы ни в какие времена не были обижены заработком, ни в МТС, ни в колхозе-совхозе, но и в тех условиях Николаев зарабатывал больше других, потому что не ленился и дело знал. Его мастерство и явилось однажды причиной конфликта с директором совхоза Князевым. По крайней мере, сам он так считал и был уверен, что работай он, как все, ничего бы не случилось.

Николаев отлично освоил льнокомбайн и неизменно выходил в районные передовики. Приноровившись да кое-что усовершенствовав, он взялся работать один за двоих — за тракториста и за комбайнера. В тот сезон он заработал кучу денег: совмещение оплатили по полной ставке. А на второе лето в совхоз пришел Князев, который, опираясь на акт ревизии и положение об оплате за совместительство, скостил ни много ни мало, а восемьдесят процентов второго заработка, что вылилось в довольно крупную сумму. Сыграло тут роль еще одно обстоятельство: кто-то шепнул в конторе, что Николаев вовсе не один теребит, а посадил на комбайн зятя-отпускника. Он не отрицал, что на небольшом, но сильно затравеневшем участке, где комбайн забивало и приходилось часто останавливаться, попросил зятя помочь, и было это всего две упряжки, с завтрака до обеда. Но, как говорится, ему это лыко поставили в строку, заподозрили обман и лишили вдобавок ко всему премиального места. Потом-то, разобравшись, Князев сам негодовал по поводу неумной инструкции по оплате совместительства и обещал платить полностью, но у трактористов веры уже не было, а Николаев через два года, сославшись на болезнь, вообще оставил трактор и ушел слесарем.

Такова была предыстория. А истории, начавшейся вскоре после того конфликта и продолжающейся почти десять лет, никто не знал, кроме… Впрочем, тех, кто был причастен к ней, никакой закон не мог бы причислить к соучастникам, формально они таковыми не были.

Каждому человеку рано или поздно захочется кому-то поведать, с кем-то поделиться, просто похвастать содеянным втайне, будь то хорошее дело или плохое, похвальное или предосудительное. Разговоры о том, что Князева снимают, разбудили такое желание у Николаева, и похвастать он решил не первому встречному, а Василию Глыбину, хоть и не близкому, но дружку давнему и, как мастеру, уважаемому. Тем более что и повод для встречи был: приближалось время заготовки дров, а у Николаева еще прошлой зимой отказала бензопила, и мужики сказали, что у Глыбина есть запчасти, — надо было сходить в Бугрово, авось выручит. Естественно, такое дело без «смазки» не делается, и Николаев купил бутылку «вьетнамской рисовой», благо в сельмаге этого добра навалом и в ассортименте.

Глыбин только прибрался по хозяйству и собирался жарить на завтрак яичницу. Шурин на целый день уехал в Вязники. Одному в доме было скучно, и Василий обрадовался приходу Николаева.

— Здорово, Третий. Недаром, понимаешь, сорока с утра стрекотала. Вот и гость. Снимай бекешу, проходи. Ты, похоже, тоже в отпуске. Маета, брат, без дела.

— Без дела-то, вижу, не сидишь, — заметил гость, неспешно раздеваясь и скидывая у порога грязные сапоги. — Не буду грязи добавлять, один обитаешь, женка что, в самом деле за сиделку поехала? Да-а, слышь, жизнь, она такая штука: ходишь-ходишь, бац — и на больничной койке. Ты это, сгоноши-ка чего-нибудь закусить, я тут с отпускных захватил… ненашенская, сорок пять градусов, забористая, говорят.

— Это можно, за этим делом не станет. Как раз яичницу собирался… Самая мужицкая пища. В смысле скорости и, как говорится, калорийности. Ты из дому или в Вязниках был?

— Из дому. По делу к тебе. Пила отказала, а зима, сам знаешь, вот-вот…

— По какой причине?

— Детально не скажу, не разбирал еще. Кинул в сарае, так и лежит. Мотор, конечное дело… Ты же вроде новую достал. Сенька информировал…

— А ты чего не достал? Под мясо в магазине были.