Деникин - [72]
Жизнь моя так полна впечатлениями, что их хватит на всю жизнь. Горишь, как в огне, без отдыха, без минуты покоя, испытывая острые ощущения боли, скорби, радости и внутреннего удовлетворения.
Славная дивизия, которой — судьба улыбнулась — я командую 14 месяцев, создала себе исключительное положение: неся огромные потери, исколесив всю Галицию, побывав за Карпатами — везде желанная, — то растаявшая, то вновь возрожденная пополнениями, исполняет свой долг с высоким самопожертвованием. Достаточно сказать, что в двух операциях, в сентябре и первой половине октября, взято ею до 12000 пленных, 4 орудия, до 50 пулеметов и проч.
Здоровье лучше, чем в мирное время. Самочувствие — отличное. Но нервы истрепаны. И не раз в редкие минуты затишья мечтаешь о тех благотворных днях, когда кончится война (победой, конечно, — не раньше) и получишь нравственное право на… отдых. Отдых полный, ничем не омраченный: покой — как хорошо. Счастье? Его почти не было. И будет ли. Но на покой я, кажется, имею право…
А до тех пор, до славного исхода кампании — полное напряжение сил, воли, мысли. Асенька, милая, ваше здоровье меня печалит, ваша жизнь, насколько могу судить, не вошла еще в колею. Почему?
Напишите несколько строк. Буду рад искренне. Жду…»
Это пишет боевой генерал, слава за которым неотступно следует по полям сражений. Но так уж сложилось, что он до сих пор семьей не обзавелся… Единственным близким человеком для него была мать…
Жила Елисавета Федоровна в Киеве в квартире сына, которую генерал Деникин снял весной 1914 года, перевез туда мать из Житомира после того, как сдал командование полком. Мать Антона Ивановича, в свое время натерпевшаяся вдоволь лиха, последние годы, благодаря заботам любящего сына, провела в покое и уюте.
Она писала сыну очень редко, рассказывала только о домашних делах, рождениях и смертях соседей и знакомых да беспокоилась о здоровье Антона. Ну, вот еще за Асю выговор дала. Эх, знала бы она, чем ее нотация кончится…
В самом начале 1916 года Елисавета Федоровна тяжело заболела воспалением легких, осложнившимся плевритом. От болезни своей она не оправилась и в октябре 1916 года скончалась в возрасте семидесяти трех лет.
С ухудшением здоровья матери Антон Иванович все чаще задумывался о том, что после смерти единственно любимого человека его ждет лишь полнейшее одиночество в стенах казенных квартир. Но боевой генерал, герой Брусиловского прорыва влюбился в Асю Чиж. История любви Антона и Ксении вступала в лирико-драматическую фазу. Начался почтовый роман[34]:
«10 (23) ноября 1915 года.
Вспомнил… — это неверно. Не забывал.
Но… сантименты не идут старому генералу, который по рангу должен представлять нечто важное, бородатое и хриплое…
Вы шутите в письмах своих, Асенька, а я за шутками вижу хмурое личико и мятущуюся душу. И вместе с вами искренне желаю, чтобы неведомое мне на вас свалившееся горе прошло мимо, чтобы там действительно оказалось „что-нибудь не так“.
Распутица на время приостановила наши действия. Живем среди сплошных болот, среди обугленных развалин в скучном пустынном месте. Вместо кровавых боев — нудная позиционная война с ее атрибутами: заплывшие водой окопы и сырые холодные землянки. Непосредственно чувствуя пульс жизни, мы видим, что в рядах противника нет той нравственной силы, с которой он начал кампанию. В отбираемых у пленных дневниках — апатия, усталость, желание конца. Он не близок, он далек еще, но ясно чувствуется фатальная неизбежность поражения австро-германцев. И настанет новая светлая эра, если только кормчие сумеют уберечь страну нашу от внутренних потрясений.
В чем счастье человека? На 42-м году жизни не отдаешь себе совершенно ясное и отчетливое об этом понятие. Не помню. Но вижу, что вам оно не слишком ярко улыбается… Грустно.
Пишите, Ася, милая: я прочел ваши строчки и опять, как тогда, в маньчжурской тайге, повеяло теплом».
В душе Антона Ивановича затеплилась надежда. Но он помнит разговор с Ксенией в 1910 году о «высоком, молодом, любящем идеале». Подспудная ревность сквозит в осторожном вопросе в конце письма, хотя нет на нее у него никакого права.
«16 (29) декабря 1915.
Вот уже месяца четыре не имею своего угла. В одной комнате три-четыре человека. Конечно, памятуя о привилегиях начальнических, меня бы устроили лучше, но зато в ущерб другим.
Пишу ужасно нескладно, потому что три пары глаз смотрят под руку и три головы не без ехидства думают: что это генерал, письма которого отличаются телеграфической краткостью, пишет уже 4-ю страницу?
Не могу пока послать своей карточки: фотографии нет, а кустарные снимки, отосланные в Киев, утеряны во время паники.
Над нашими болотами густой непроницаемый туман. Сыро и скучно. Согревает только лишь извне, издалека… Жду…
Сердечный привет.
Асенька, что тот — „сильный и любящий“ пришел? Еще нет?»
Нет, такие мысли надо гнать прочь. Лучше писать о знакомом — о войне.
«26 декабря 1915 (8 января 1916).
Спасибо, Асенька, милая моя, что, не считаясь с моим „молчанием“, написали письмо, не такое, правда, как раньше…
Но это неважно. Писал 4 декабря по старому адресу и 16-го по новому. Обидно, если не получили — телеграфировал даже. Упрек незаслуженный, маленькая и неинтересная женщина…
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
Анна Евдокимовна Лабзина - дочь надворного советника Евдокима Яковлевича Яковлева, во втором браке замужем за А.Ф.Лабзиным. основателем масонской ложи и вице-президентом Академии художеств. В своих воспоминаниях она откровенно и бесхитростно описывает картину деревенского быта небогатой средней дворянской семьи, обрисовывает свою внутреннюю жизнь, останавливаясь преимущественно на изложении своих и чужих рассуждений. В книге приведены также выдержки из дневника А.Е.Лабзиной 1818 года. С бытовой точки зрения ее воспоминания ценны как памятник давно минувшей эпохи, как материал для истории русской культуры середины XVIII века.
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.
«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)