Деникин - [35]
После Ляояна Петербург решил отправить на Маньчжурский театр военных действий 2,5 корпуса и кавалерию. Во всяком случае, к октябрю 1904 года у русской армии пока еще сохранялось превосходство в силах: 195 тысяч штыков и 758 орудий против 150 тысяч штыков и 648 орудий японцев.
В начале октября Куропаткин задумал так называемое Шахэйское сражение. Наступление началось удачно. Передовые части японцев были сбиты, а отряд генерала Реннен-кампфа обошел их с фланга. Но вместо безостановочного и быстрого движения всем фронтом Куропаткин вновь проявил нерешительность. Между тем японцы перешли в контрнаступление. Центр японцы не прорвали, но отвлекли на себя почти все резервы генерала Куропаткина. Западный отряд принужден был отойти на несколько километров. Наступление восточного отряда захлебнулось. Постепенно замирая, Шахэйское сражение закончилось 17 октября 1904 года. Потери русских — 41 тысяча человек, японские — почти такие же.
Японское контрнаступление выдохлось еще раньше русского. И почти одновременно обе стороны отказались от продолжения операции.
В такой сложной стратегической и оперативно-тактической обстановке началась в конце октября 1904 года боевая деятельность Деникина в качестве начальника штаба в Восточном отряде генерала Ренненкампфа.
С непосредственным начальником Антону Ивановичу повезло: генерал Ренненкампф был личностью неординарной. Из воспоминаний Деникина:
«Генерал Ренненкампф бш природным солдатом. Лично храбрый, не боявшийся ответственности, хорошо разбиравшийся в боевой обстановке, не поддававшийся переменчивым впечатлениям от тревожных донесений подчиненных во время боя, умевший приказывать, всегда устремленный вперед и зря не отступавший… В конце июня, после тяжелых дней Тюренчена и Вафангоу, излагая в донесении государю причины наших неудач, генерал Куропаткин, между прочим, писал: „Резкое отношение генералов Засулича и Штакельберга, в особенности последнего, к подчиненным помешало установить правильные отношения между ними и войсками“. А генералы Мищенко и Ренненкампф „пользовались авторитетом и любовью“. Действительно, Засулича войска не любили, Штакельберга ненавидели. Что же касается Мищенки и Ренненкампфа, которых я знал близко, эта характеристика требует некоторого исправления. Мищенко, о котором я буду говорить впоследствии, и сам любил людей, и его любили. Ренненкампф же смотрел на людской элемент своих частей как на орудие боя и личной славы. Но его боевые качества и храбрость импонировали подчиненным и создавали ему признание, авторитет, веру в него и готовность беспрекословного повиновения. Близости же не было».
Отношение между китайским населением и войсками отряда не вызывали сложностей. Конечно, бывали эксцессы, как и во всех армиях, во всех войнах. Но так уж сложилось исторически, что русский человек в своей ментальности не был заносчив. Зато образовавшуюся лакуну заполнила общительность. К китайцам солдаты относились добродушно.
Населенные пункты часто переходили из рук в руки, так что можно было сравнить два «режима». Аккуратные японцы, отступая, оставляли обыкновенно постройки в порядке, тогда как наши солдаты, и в особенности казаки, приводили их в нежилой вид. Чтобы заставить людей бережнее относиться к жилью, Ренненкампф приказывал при повторном занятии селений размещать роты и сотни в тех самых строениях, которые они занимали раньше.
Во всех прочих отношениях японский «режим» был тяжелее. Презрительное отношение японцев к китайцам, буквально как к неодушевленным предметам, и жестокость реквизиций угнетали население. В особенности возмутительны были реквизиции… женщин, которые производились не самочинно, а по установленному порядку… Даже на аванпостах японских застав, внезапно захваченных русскими, обнаруживалось несколько запуганных и замученных «реквизицией» женщин…
Однако отношения с китайским населением осложнялись, по наблюдениям Деникина, на театре военных действий еще более, нежели в Заамурском округе пограничной стражи рабской зависимостью от китайских переводчиков. Порушенный традиционный быт породил среди китайцев много «добровольцев», предлагавших услуги по части шпионажа и русским, и японцам. Пойманные с поличным, они гибли сотнями, но изменить что-либо было трудно, так как при допросах и расследовании никто не мог поручиться, что китаец-переводчик не оговаривает по злобе и не сводит личных счетов с допрашиваемым. Всякое бывало. В походном дневнике Антона Ивановича, опубликованном впоследствии в «Пути русского офицера», приводится такой эпизод.
«Был у нас тут прапорщик один — так, никуда не годный, — говорил мне Маноцков. — Большое дело у него в столице и жена молодая. Пуль боялся и все по дому тосковал. Только однажды привозят его два казака раненного в ногу и тут же двух китайцев, связанных вместе косами. Оказывается, ехал он с казаками в Шахедзу, в обоз. Остановился по дороге и говорит казакам: „Вы тут подождите, а я в рощу за надобностью зайду“. Прошло минут пять, слышат казаки выстрел. Побежали в рощу и видят — лежит прапорщик раненый, а в стороне два испуганных китайца бегут. „Вот,
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.
Пролетариат России, под руководством большевистской партии, во главе с ее гениальным вождем великим Лениным в октябре 1917 года совершил героический подвиг, освободив от эксплуатации и гнета капитала весь многонациональный народ нашей Родины. Взоры трудящихся устремляются к героической эпопее Октябрьской революции, к славным делам ее участников.Наряду с документами, ценным историческим материалом являются воспоминания старых большевиков. Они раскрывают конкретные, очень важные детали прошлого, наполняют нашу историческую литературу горячим дыханием эпохи, духом живой жизни, способствуют более обстоятельному и глубокому изучению героической борьбы Коммунистической партии за интересы народа.В настоящий сборник вошли воспоминания активных участников Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде.
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.