День Жизни - [9]

Однажды в город на республиканские гастроли, приехал ансамбль ложечников. Всё шло хорошо, ложечники разместились в общежитии Музучилища, раз в день они репетировали, остальное время осматривали местные достопримечательности — похожий на скелет динозавра, памятник первому трактору и скамейку в районе вокзала, на которой проездом из Рима в Киев, курил Гоголь. Неприятности начались в день первого концерта. Утром солист получил телеграмму — умерла тёща. Он не раздумывая рванул на вокзал:

— Петя, — на ходу объяснялся солист с руководителем ансамбля, — такое раз в жизни бывает, я должен видеть своими глазами, как её зароют!

— А как же концерт? Как же гастроли? Мы ведь готовились целый год! Я тебе этого не прощу, — Петя театрально, двумя руками, взялся за сердце.

— Если я не успею на похороны, я сам себе этого не прощу…

Толстый руководитель ансамбля Петя, в расшитой цветными снежинками косоворотке, ел уже четвёртый валидол, когда Эдик пообещал ему помочь. Солист-ложкарь научил его играть на ложках в такси, по дороге к вокзалу; водитель, кстати бывший бубенщик, тоже принимал активное участие, давал дельные советы. Репертуар ложкарей был обширный, от камерных произведений Шумана до фольклорных композиций про валенки и камыши. Подмену никто не заметил, ансамбль провожали овациями, больше всех цветов унёс новый солист…

В первый день службы в армии, как только новобранцев вымыли в бане, переодели в военную форму и построили на плацу, перед строем появился молодцеватый, бравый прапорщик. Он медленно шёл вдоль шеренги, потом остановился и зычным голосом скомандовал: «Музыканты, три шага вперёд, шагом марш». Из строя вышел один Эдик, прапорщик сдвинув фуражку на глаза, почесал затылок и добавил уже тише: «Да… Не густо…» Со всего призыва собралось семь музыкантов, ноты из них знал один Эдик. На первой же репетиции прапорщик Дудкин объявил: «Товарищи музыканты, будем разучивать новый марш, написал Пётр Ильич Чайковский, утвердил Член Военного Совета, полковник Зубров!» У Егора Васильевича Дудкина был абсолютный слух, он по звуку при разливе, запросто отличал палёную водку от казённой, по шагам в коридоре безошибочно определял настроение замполита Литра, по скрипу открывающихся на КПП[5] ворот — знал кто приехал в часть и с какой целью.

Эдика он назначил первой трубой и не ошибся. Играть было совсем не сложно и даже очень интересно, манипулируя всего тремя клапанами, из трубы удавалось извлекать безумно красивые пассажи. Через пол года, когда демобилизовался старший призыв, Эдик стал старшиной оркестра. За это время он научился играть на остальных инструментах, под его руководством почти все музыканты стали играть по нотам. Как-то раз, после Первомайской Демонстрации, оркестр похвалил всё тот же полковник Зубров, поощрив музыкантов партитурой нового марша и устной благодарностью. Но и этого хватило, армейские слухи расползаются быстро, оркестр стал нарасхват, без него теперь не обходилось ни одно городское торжество. Если на выходные никто не умирал и не женился, то оркестр выступал у фонтана в городском саду. Репертуар его сильно расширился, теперь музыканты кроме маршей исполняли вальсы и польки, а к дню рождения сына коменданта города выучили популярный шлягер «Модерн Токинг»- «Шери, шери лэди». После именин Дудкину присвоили внеочередное воинское звание, а музыканты опять получили устное поощрение. Всё кончилось неожиданно плохо, хотя могло быть намного хуже. К Дню Строителя кроме амнистии на гауптвахте, готовили праздничный обед и самодеятельный концерт. К такому событию Егор Васильевич Дудкин, решил удивить своих сослуживцев, чем-то эдаким. В качестве эдакого, он выбрал одну из песен на стихи Сергея Есенина: «До свидания, друг мой, до свидания…» В начале концерта оркестр играл произведения Покрассов, затем библиотекарша Зина, читала стихи Луи Арагона в собственном переводе, а после неё водитель комбата, Ренат Хусаинов, танцевал «чечётку», подыгрывая себе на балалайке. Своим номером, Дудкин закрывал праздничный концерт. Пел он сам, аккомпанировал ему Эдик, все хлопали стоя, овации длились долго, жена начальника штаба подарила ему букет георгин. Три дня Дудкин ходил героем, на четвёртый его вызвал Литр. Он размахивал кулаками, топал ногами и брызгался слюнями, обещав сослать прапорщика в Афган, а аккордеониста в дисбат.

— Вот оно, тлетворное влияние запада, — замполит перевёл дыхание, — а знаете ли вы месье старший прапорщик Дудкин, что эту же песню, исполняет в парижских эмигрантских кабаках, антисоветчик и французский цыган, Алеша Димитриевич!

— Нет никак, — путался в словах Егор Васильевич.

— Почему не согласовал репертуар с мной лично?

— Хотел сюрприз… — выдавил из себя Дудкин и окончательно сник.

— Я тебе устрою сюрприз, — замполит хмурился и нервно промокал свежей газетой потный затылок, — здесь Советская Армия, а не сбор парижских богоматерей!

Литр собрал актив части, совещались они не долго. В конце концов оркестр расформировали, музыкантов разбросали по стройкам, Эдика разжаловали в рядовые, старшего прапорщика Дудкина лишили отпуска в летнее время и перевели на службу в Приморский район Архангельской области, на Землю Франца Иосифа!