День за днем - [64]

Когда пришел Витторио, она уже вся посинела, вены на висках раздулись, из глаз текли слезы, а изо рта, на подушку, – струйка смешанной с кровью слюны. Витторио подскочил к ней, схватил за лодыжки, стал лихорадочно искать стилет, чтобы перерезать веревку. Он даже освободил ей руки, потом попытался приподнять, но Грация оттолкнула его, скорчилась на койке, прижав колени к груди, притиснув к подушке разинутый рот, вся сотрясаемая спазмами.

Мне очень жаль, сказал Витторио. Я думал, ты будешь лежать спокойно.

Иди ты в задницу! – прошипела Грация. Она приложила руку ко рту: было больно, когда истерзанный язык касался зубов. Черта с два тебе жаль! – проговорила она сквозь расставленные пальцы: слова выходили смазанные, скругленные, будто она катала во рту леденец. Ты же все равно меня прикончишь!

Виттторио пожал плечами. Сунул стилет обратно в карман, взял ее за руку, поднял, вывел из фургона и снова заставил скакать в одних носках по мокрой гальке.

Запихнул ее в домишко и вынул «глок» из кобуры, висящей на поясе, ожидая непредвиденной реакции. Кто это? Что ты ему сделал?

На кресле-качалке перед камином сидел мужчина в желтом пуловере. Руки привязаны к подлокотникам, ноги – к полозьям, во рту – кляп. Глаза закрыты, на лбу, под коротко остриженными волосами, запеклась кровь. Кончики пальцев черные, будто обгоревшие. На столике рядом с креслом лежал пистолет Грации. Витторио взял его, проверил патронник.

Что ты собираешься делать? – спросила Грация.

Я собираюсь умереть.

Что ты собираешься делать? – повторила она, ничего не понимая. Витторио щелкнул затвором. Подошел к Грации, сунул ствол «глока» ей под ребра, с силой, чтобы причинить боль. Воспользовавшись ее смятением, вложил ей в руку «беретту», прижал ее пальцы к рукоятке. Навалился на нее сзади, стиснул левой рукой, правой приставляя «глок» к подбородку. Потом быстро, почти бегом, поволок вперед, туда, где сидел мужчина, привязанный к креслу. Придерживал ее на бегу, не дал упасть, когда мокрые носки заскользили по полу. Дуло «беретты» было направлено на лицо связанного.

Почему? – заорала Грация. Почему я? Почему?

Но она уже знала почему. Потому что, если выстрелит она, в эту историю поверят. Проведут тест, исследуют ее руки на содержание частиц пороха, убедятся, что стреляла на поражение она, и этот изуродованный мужчина превратится в Питбуля. Естественно, выстрелив, она тоже погибнет.

Грация начала понимать. Никакого нарциссизма, никакой мольбы о помощи: Витторио начал подписывать свои преступления, готовясь исчезнуть, когда придет момент. Чтобы убить себя, Питбуль для начала должен существовать. Зачем это ему, Грация не знала. Может, у него не было выбора, а может, он до сих пор остался десятилетним мальчиком, которого научили убивать, – Грация не знала, и это было не важно. Очень скоро она выстрелит в человека, а потом умрет.

Нет! – вскрикнула Грация, не собираясь сдаваться. Погоди! Погоди, погоди, погоди! Она уперлась ногами в пол, выгнула спину, но мокрая махровая ткань опять заскользила, и Грация покачнулась: подбородок ее уперся в ствол пистолета Витторио, а затылок прижался к его груди. Она заметила, что не только ее палец лежит на спусковом крючке «беретты»: Витторио просунул свой в металлическое кольцо, положил его сверху, начал давить. Грация, которой было никак не поднять голову, скосила на него глаза.

Нет! – закричала она. Нет! Нет!

Потом палец ее согнулся, поддаваясь силе.

Очередь, вырвавшаяся из «беретты», справа налево, до плеча, прошила грудь сидящего в кресле мужчины. Витторио прицелился сам и трижды выстрелил в лицо. Мужчина, выгибаясь, как парус под ветром, забился в агонии с такой силой, что оторвал один подлокотник, потом конвульсии прекратились, и он обмяк. Может быть, он кричал, но в грохоте выстрелов, которому, казалось, не будет конца, никто не расслышал крика.

Витторио разжал пальцы, и пистолет, выпав из руки Грации, опустился прямо ему в ладонь. Грация тоже опустилась на колено, судорожно всхлипывая, набирая воздуху, чтобы закричать, задыхаясь, будто от приступа астмы.

Витторио подошел к мужчине: хотел убедиться, что у того больше нет лица. Он нес два пистолета: в левой руке «глок», за ствольную коробку, будто камень, а в правой – «беретту», готовую к стрельбе. Он кинул взгляд на Грацию, которая упиралась в пол руками и хрипела все надсаднее, стараясь восстановить дыхание, и склонился к креслу-качалке, всматриваясь в убитого.

И в этот момент Грация перевела дух. Задавленный вопль вырвался с такой силой, что разодранный язык снова стал кровоточить. Вопль вырвался, низкий, рокочущий, похожий на рычание, и увлек ее за собой. Она царапала ногтями пол, упиралась в ковер ногами в мокрых носках, пытаясь за что-то зацепиться и встать, и вот наконец, собрав все силы, быстрее пули ринулась вперед, на Питбуля.

Он думал: выстрелить в живот.

С пулей в животе Грация все равно долго не протянет, но теоретически ее должно хватить на то, чтобы выстрелить в человека, выстрелить в него, Питбуля, и вся история будет выглядеть более правдоподобно.

Он думал: выстрелить в живот, склоняясь к человеку, у которого больше не было лица, а значит, дело сделано, когда услышал вопль Грации и распознал ее движение, понимая, что уклониться уже не успеет – так, слыша выстрел, чувствуешь: слишком поздно. Он едва успел повернуться и поднять руки, как Грация ударила его в грудь плечом – да, правда, она и сильнее, и проворнее, потому что он не устоял на ногах, полетел к стене, ударился затылком о деревянную панель так, что заломило зубы. И на одно мгновение, всего на одно, отключился. Но не упал и, когда пришел в себя, вытянул правую руку и выстрелил из «беретты», потому что «глока», который он таскал в левой руке за ствольную коробку, будто камень, больше не было. Один только выстрел, наугад, не целясь, – да и зачем, когда Грация так близко. И выстрел попал бы в цель, если бы Грация снова не поскользнулась.