День Шакала - [33]

В последнем абзаце говорилось о том, что несколькими неделями раньше Ковач встретил Мишеля, а тот говорил с Жожо, который сказал, что у маленькой Сильвии какая-то болезнь, кажется люка, что-то такое с кровью, но он, Ковач, надеется, что она скоро выздоровеет и Виктор может не волноваться.

Но Виктор волновался. Его очень встревожила болезнь маленькой Сильвии. За тридцать шесть прожитых лет сердце Виктора превратилось едва ли не в камень и крайне редко отзывалось на чью-то боль. Ему было двенадцать, когда немцы захватили Польшу. Еще через год его родителей увезли в черном фургоне. Он был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, чем занимается его сестра в большом отеле за кафедральным собором, куда часто наведывались немецкие офицеры. Родители пытались протестовать, обратились в военную комендатуру, и больше их не видели. Ковальски ушел в партизаны. Первого немца он убил в пятнадцать лет. В семнадцать пришли русские, но Виктор счел за благо покинуть Польшу. Через Чехословакию он добрался до Австрии и попал в лагерь для перемещенных лиц, высокий, худой, говоривший только по-польски и ослабевший от голода. Его приняли за обычного беженца, которого война занесла на чужбину. На американской еде он быстро окреп. Весной 1946 года, вместе с другим поляком, знавшим французский, Виктор удрал из лагеря. Они двинулись на юг, сначала в Италию, потом во Францию. В Марселе он ограбил магазин, убил хозяина, заставшего его на месте преступления, и снова ударился в бега. Его спутник расстался с ним, указав, что теперь Виктору осталась одна дорога — в Иностранный легион. Ковальски вступил в Легион на следующее утро и оказался в Сиди-Бель-Аббес до начала полицейского расследования. Разрушенный войной Марсель по-прежнему служил перевалочной базой для поступающего из Америки продовольствия, и грабежи магазинов, торгующих заморскими товарами, случались часто. Через неделю полиция закрыла дело, не утруждая себя особыми розысками. Ковальски узнал об этом, уже будучи легионером.

Ему было девятнадцать, и поначалу бывалые солдаты называли его petit bonhomme.[12] Потом он показал им, что умеет убивать, и его стали звать Ковальски.

Шесть лет в Индокитае лишили его последних человеческих чувств, а затем Ковальски послали в Алжир. Он постоянно воевал, лишь однажды его направили на учебную базу близ Марселя для прохождения шестимесячного курса специальной подготовки. Там он встретил Жюли, миниатюрную, порочную подавальщицу из портового бара, у которой возникла ссора с ее сутенером. От удара Ковальски тот пролетел шесть метров и потом оставался без сознания десять часов. Сломанная челюсть в конце концов срослась, но он уже не мог выговаривать многих букв.

Жюли понравился здоровяк легионер, и на несколько месяцев он стал ее защитником, по вечерам провожая девушку домой, в чердачную каморку во Вью Пор. Страсти в их отношениях, особенно с ее стороны, было много, любви — чуть, и стало еще меньше, когда она поняла, что беременна. Ребенок, заявила она Ковальски, его, и он поверил, потому что хотел поверить. Она также сказала, что ей ребенок не нужен и она знает старуху, которая поможет избавиться от него. Ковальски поколотил ее и пригрозил, что убьет, если она это сделает. Через три месяца он должен был вернуться в Алжир. За это время он подружился с другим поляком, экс-легионером Джозефом Гржибовски, все звали его Жожо. Тот потерял ногу в Индокитае и, вернувшись во Францию, сошелся с веселой вдовой. У нее был лоток на колесиках, который она возила вдоль платформы, предлагая пассажирам прибывающих поездов пирожки и бутерброды. После их свадьбы в 1953 году они работали вдвоем. Жожо брал деньги и отсчитывал сдачу, его жена раздавала бутерброды и пирожки. Свободные вечера Жожо проводил в барах, где собирались легионеры из близлежащих казарм. Большей частью новобранцы, вступившие в Легион после того, как его отправили во Францию, но однажды он наткнулся на Ковальски.

Именно к Жожо обратился Ковальски за советом. Жожо согласился, что ребенка надо сохранить. Они оба когда-то были католиками.

— Она хочет избавиться от ребенка, — вздохнул Виктор.

— Шлюха, — покачал головой Жожо.

— Корова, — кивнул Ковальски.

Они выпили еще, задумчиво глядя в зеркало за стойкой.

— Нечестно по отношению к ребенку, — заявил Виктор.

— Нечестно. — подтвердил Жожо.

— У меня никогда не было ребенка, — после долгой паузы вымолвил Виктор.

— У меня тоже, хотя я женат и все такое, — ответил Жожо.

Где-то за полночь, вдрызг пьяные, они нашли верное решение и отметили свой успех еще бутылкой вина. Проснувшись, Жожо вспомнил о своем обещании, но прошло еще три дня, прежде чем он решился сказать об этом жене. К его изумлению, мадам отнеслась к этой идее весьма благосклонно.

В должный срок Виктор отправился в Алжир и попал к майору Родину, тогда командиру батальона. В Марселе Жожо и его жена кнутом и пряником держали в узде беременную Жюли. К отъезду Виктора она была уже на пятом месяце, так что об аборте не могло быть и речи, о чем Жожо и сказал сутенеру со сломанной челюстью, вновь замаячившему на горизонте. Этот тип уже понял, что с легионерами лучше не связываться, даже с одноногими ветеранами, поэтому, обругав последними словами свой прежний источник дохода, он отправился искать счастья в другое место.