День рождения Лукана - [42]

Пока что основная дорога пролегала мимо Проходного дворца и вела прямо к Палатину. Здесь Лукан и Полла сошли с лектики и ступили под радужные своды поднимающихся по холму великолепных зданий, плавно переходящих одно в другое. Сквозь арочные окна на поворотах лестницы открывались виды круглого храма Весты, древнего форума, горделиво возносящейся над Римом твердыни Капитолия. Форум с высоты Палатина казался копошащимся муравейником. И уже по другую его сторону из-за портиков и колонн проглядывал тот же ветхий Рим, который так разительно отличался от построек цезаря. Но вскоре длинные крипто-портики вновь скрыли от их взоров живущий своей отдельной жизнью Город.

Сверкающий лунно-белым этрусским и бело-красным синнадским мрамором атрий, в котором предстояло читать Лукану, был огромен и… почти безлюден. Возле одной из стен в середине помещался золотой трон цезаря; на местах для слушателей, расположенных в несколько рядов полукругом, сидело не более десяти человек, среди них Сенека, Галлион, Петроний и друзья Лукана, Фабий Роман и Цезий Басс. Персия не было: он уехал для поправки здоровья в свое имение в Волатерры. Полла увидела, что Лукан растерян. Его взгляд, только что горевший воодушевлением, мгновенно потух, а мускул на щеке задергался. Поэт встал за высокий односкатный столик, на место чтеца, и вопросительно взглянул на собравшихся.

– Подождем немного. Во всяком случае, сам принцепс обещал быть, – спокойно произнес Сенека.

Через некоторое время послышались шаги нескольких человек, и в зал вошел цезарь в сопровождении охраны. Когда он вошел, все встали.

– А, ну вот вы уже и в сборе! – подчеркнуто-радостно воскликнул Нерон, направляясь к трону и знаком приказывая всем садиться.

– Это что же, все? – недовольно и непочтительно спросил его Лукан.

– Приглашения были разосланы гораздо большему числу уважаемых людей, однако, видимо, их не интересует высокая поэзия, – пожал плечами Нерон. – Но неужели тебе, друг Лукан, недостаточно мнения истинных ценителей?

– Честно говоря, я ожидал видеть бо́льшую заинтересованность, – растерянно пробормотал Лукан.

– Ну да ладно, не надо долгих предисловий! Читай!

Поскольку общий объем написанного был сравнительно небольшой, ради цельности впечатления Лукан начал с самого начала, повторив хвалебное обращение к Нерону, и стал двигаться дальше. Вновь Помпей и Цезарь, плачевное состояние римских нравов, предчувствия беды, воспоминания о страшных временах Мария и Суллы, Катон и Марция, речь Помпея к войску…

Все, что читал Лукан, Полле было хорошо знакомо, многие места она помнила наизусть, а потому больше наблюдала за слушателями. Фабий и Басс слушали с нескрываемым восторгом, Сенека с улыбкой, Петроний с легкой усмешкой, остальные – кто как. Сам же Нерон, похоже, не слушал совсем. Он явно изнывал от скуки, то и дело подзывал к себе кого-то из стражи, отдавал распоряжения. Лукан, читая, время от времени бросал в его сторону красноречивые взгляды, на которые тот не обращал ни малейшего внимания.

На середине второй песни цезарь вдруг встал и, знаком прервав читающего, сказал:

– К сожалению, я вынужден удалиться. Неотложные дела не дают мне возможности дослушать это, безусловно, интересное сочинение.

Лукан от неожиданности потерял дар речи и, даже когда цезарь удалился, некоторое время сохранял молчание.

– Ну так продолжай же! – подбодрил его Галлион.

Лукан вновь начал читать, но теперь уже казалось, что он сам не понимает, что читает. Он не соблюдал цезуры, ошибался в ритме, связывал то, что надо было разделить, и разделял то, что надо было связать. Слушать его стало мукой для всех, даже для Поллы. О чем говорилось в третьей книге, ради которой и устраивались рецитации, не разобрал никто. Чтение длилось еще не меньше часа. Наконец Лукан замолчал. Раздалось несколько вялых одобрительных возгласов.

– Последний час очень чувствовалось, что твое божество тебя покинуло, – после недолгого молчания промолвил Петроний, пряча усмешку в уголках прищуренных глаз. Он явно намекал на строчку из начальной похвалы Нерону. – Ты зря пренебрег нами! Если бы ты читал для нас, мы могли бы сказать хоть что-то дельное. Ты же читал… не знаю, для кого. В целом я высоко ценю твой дар. Но если позволишь мое откровенное мнение, то, во-первых, ты все-таки слишком высокопарен. Впрочем, в твоем возрасте это извинительно. Но чем серьезнее ты рассуждаешь, тем яснее виден читателю твой юный возраст. Ну а во-вторых, то, что ты пишешь, – скорее история в гекзаметрах, нежели поэзия.

Фабий гневно сверкнул в его сторону глазами. Сенека покачал головой.

– Поэзия со временем претерпевает изменения, дражайший Петроний, – вмешался он. – Нынешний поэт не должен подражать Гомеру или Вергилию, он должен искать непроторенных путей.

– Путей, но не бездорожья! – возразил Петроний.

– Ну, между тем Лукреций с гордостью говорил, что следует «по бездорожным полям Пиэрид».

– Так за ним никто и не пошел из поэтов первой величины.

– Возможно, просто время еще не пришло. Ну а что касается высокопарности, то возраст Лукана здесь ни при чем. Я, знаешь ли, намного старше тебя, а все еще не утратил преклонения перед возвышенными идеалами. Нет ничего проще и, по земному разумению, ничего беспроигрышнее, чем, отвергнув возвышенное и устремив ум долу, презирать то, чего попросту не видишь и не хочешь видеть. Но будешь ли ты столь же неуязвим, когда предстанешь перед вечностью?