День пламенеет - [32]

За эту зиму 1896 года Доусон быстро разрастался. Деньги текли к Пламенному от продажи городских участков. Он немедленно помещал их туда, где они могли принести еще больше. Он вел опасную игру, громоздя пирамиду; а нельзя себе вообразить большей опасности такой игры, чем в лагере золотоискателей. Но глаза его были открыты.

— Вы подождите только, пока слухи о жиле перевалят за горы, — говорил он своим старым приятелям в трактире «Олений Рог». — Слух не дойдет туда до весны. А вот тогда ждите трех наступлений. Летом — подойдут налегке, осенью — уже с поклажей и со всем прочим, а на следующую весну, через год, — повалит армия в пятьдесят тысяч. Новички запрудят всю страну. Начнем с лета и осени 1897 года — как вы думаете к ним готовиться?

— А ты что думаешь делать? — спросил один из приятелей.

— Ничего, — ответил он. — Я уже все сделал. Я поставил в верховьях Юкона двенадцать артелей, чтобы сплавлять бревна. Вы увидите эти плоты, когда вскроется река. Хижины! Уж они-то будут стоить столько, сколько смогут заплатить за них в будущую осень. Строевой лес! Он взлетит до небес. У меня две лесопильни уже погружены за проходами. Они прибудут, как только вскроются озера. А если вам понадобится лес для построек, я хоть сейчас готов заключить контракт, — триста долларов за тысячу бревен — необтесанных.

Угловые участки в любой части поселка стоили в ту зиму от десяти до тридцати тысяч долларов. Пламенный дал знать за горы вновь прибывающим сплавлять бревенчатые плоты, и в результате летом 1897 года его лесопильни работали день и ночь в три смены, и, несмотря на это, у него еще оставались бревна для постройки хижин. Эти хижины, вместе с землей, шли от одной до нескольких тысяч долларов. Двухэтажные бревенчатые строения в деловой части поселка Пламенный продавал по сорока и пятидесяти тысяч, и все, что на этом зарабатывал, немедленно помещал в другие предприятия. Он продолжал загребать деньги, и казалось — все, к чему он ни прикасался, превращалось в золото.

Но эта первая дикая зима после открытия Кармака многому научила Пламенного. Несмотря на свою расточительность, он не лишен был выдержки. Следя за безумным мотовством новоиспеченных миллионеров, он не совсем их понимал. По его мнению, можно было вышвырнуть во время ночной пирушки свой первый выигрыш. Так он сам поступил в ту ночь в Сёркл, спустив в покер пятьдесят тысяч — все свое состояние. Но на эти пятьдесят тысяч он смотрел только как на первый заработок. С миллионами дело обстояло иначе. Такое состояние было крупной ставкой, его нельзя было сеять по полу трактира, а эти пьяные миллионеры, потерявшие всякое чувство меры, буквально рассыпали его из своих кожаных мешков. Был тут некто Макманн, пропивший в трактире тридцать восемь тысяч долларов; был Джимми Грубиян, распутничавший в течение четырех месяцев, прокучивая в месяц по сто тысяч долларов; затем, в одну мартовскую ночь он свалился пьяным в снег и замерз; был тут Быстроногий Билл, который надебоширил и спустил три ценные заявки, так что ему пришлось взять в долг три тысячи долларов, чтобы выехать из страны; из этой суммы он скупил на доусонском рынке сто десять дюжин яиц только потому, что его возлюбленная, водившая его за нос, любила яйца; он платил по двадцать четыре доллара за дюжину и сейчас же скормил все своим волкодавам.

Шампанское стоило от сорока до пятидесяти долларов бутылка, а устрицы в жестянках — пятнадцать долларов. Пламенный не позволял себе подобной роскоши. Он не задумывался поставить виски по пятьдесят центов за рюмку всей компании, собравшейся в трактире, но, несмотря на свою расточительность, не был лишен чувства меры, и что-то в нем возмущалось, когда он видел, как платят пятнадцать долларов за содержимое жестянки устриц. С другой стороны, быть может, помогая неудачникам, он тратил больше денег, чем самые дикие из новоиспеченных миллионеров могли выбросить в безудержном кутеже. Священник в госпитале мог бы порассказать о более значительных пожертвованиях, чем первые десять мешков муки. А старые приятели, навещавшие Пламенного, неизменно уходили от него, успокоенные и довольные. Но пятьдесят долларов за бутылку шампанского! Это его возмущало.

И тем не менее он все же иногда закатывал свою ночку, как в былые времена. Но он делал это по другим основаниям. Во-первых, этого от него ждали, ибо так он поступал в старину. А во-вторых, такую забаву он мог себе позволить, хотя теперь подобные развлечения его не так уже прельщали. У него по-новому проявилась жажда власти. Самый богатый золотоискатель на Аляске, он захотел стать еще богаче. Эта была крупная игра, и ему она нравилась больше всех прочих игр. Отчасти его роль была творческой. Он нечто создавал. И радость, вызываемая в нем миллионными россыпями Эльдорадо, совершенно тускнела в сравнении с той, какую он испытывал, следя за работой своих двух лесопилен и наблюдая, как несутся вниз по течению огромные бревенчатые плоты и прибиваются к берегу около горы Мусхайд. Золото, даже на весах, было в конце концов лишь абстракцией. Оно символизировало вещи, власть. Но лесопильни были сами по себе вещами конкретными и осязательными и давали возможность творить новые вещи. Это были сны, воплотившиеся наяву, — ясная и несомненная реализация волшебных грез.