День пламенеет - [29]

— Очень уж ты щедр на свой табак, — ухмыльнулся Длинный Джим. — Фабрика, что ли, у тебя есть?

— Нет, но у меня на руках козырь, — последовал ответ, — и, скажу вам, три фунта табаку за эти три заявки — дешевая цена.

Час спустя в лагерь прибыл Джо Ледью, прямо с Бонанза-Крик. Сначала он не заикался о жиле Кармака, затем скептически упомянул о ней и наконец предложил Пламенному сотню долларов за его долю в месте для города.

— Золото на стол? — осведомился Пламенный.

— Конечно. Вот оно.

С этими словами Ледью вытащил свой мешок. Пламенный рассеянно его взвесил на руке, с тем же рассеянным видом развязал и высыпал немного золотого песку на ладонь. Он был темнее любого песка, какой ему приходилось видеть, за исключением кармакского. Он высыпал золото обратно, завязал мешок и вернул его обратно.

— Может, оно тебе нужнее, чем мне.

— Нет, у меня много, — заверил его Ледью.

— А откуда оно?

Пламенный задал вопрос с самым невинным видом, а Ледью выслушал со стойкостью и невозмутимостью индейца. Но на одну секунду они заглянули в глаза друг другу, и в этот момент словно какой-то неосязаемый ток пробежал между ними. И Пламенному показалось, что он все же поймал нить и раскрыл какие-то тайные планы Ледью.

— Ты знаешь реку лучше меня, — продолжал Пламенный. — И если моя доля стоит, по твоему мнению, сотню долларов, так ведь она стоит сотню и для меня, хотя я этого места и не знаю.

— Я дам тебе триста, — с отчаянием предложил Ледью.

— Э, какая разница. Не важно, что я не знаю этого места, — оно стоит столько, сколько ты готов за него заплатить.

И тут Джо Ледью, пристыженный, должен был сдаться. Он увлек Пламенного подальше от лагеря и от людей и посвятил его в свою тайну.

— Жила здесь наверняка, — сказал он в заключение. — Я не промывал его ни в шлюзах, ни в люльке. Я просто сгреб его в этот мешок вчера, на высоком берегу. И говорю тебе, ты можешь вытрясти его у корней травы. А что делается на дне реки, этого я тебе и сказать не могу. Но жила большущая, уж это верно. Держи все в тайне и делай заявки. Золото рассеяно местами, но я нисколько не удивлюсь, если какие-нибудь из этих заявок поднимутся до пятидесяти тысяч. Одна беда — золото рассеяно гнездами.

Прошел месяц, а на Бонанза-Крик по-прежнему все было спокойно. Несколько человек поставили заявочные столбы, но почти вслед за этим уехали на Сороковую Милю и в Сёркл. Те немногие, у которых хватило веры остаться, занялись постройкой бревенчатых хижин ввиду наступающей зимы. Кармак и его родственники-индейцы взялись за постройку шлюзов. Работа подвигалась медленно, так как готового материала у них под рукой не было и приходилось пилить доски ручным способом в соседнем лесу. Дальше, вниз по течению Бонанзы, расположились четверо, приехавших с верховьев: Ден Макгилвари, Дэйв Маккей, Дэв и Гарри Вог. Все они были молчаливы, никого не расспрашивали, не посвящали в свои планы. Они держались особняком.

Пламенный, исследовавший место заявки Кармака и вытряхивавший золото из корней травы, сделал разведки во многих местах вдоль берега реки и ничего не нашел. Теперь он хотел узнать, что лежит на дне реки. Он заметил, как четверо молчаливых людей пробили скважину у самой реки, и слышал визг пилы, когда они делали доски для шлюзов. Он не стал ждать приглашения, а явился в первый же день промывки. И через пять часов он увидел, как они промыли тринадцать с половиной унций золота. Здесь попадались самородки величиной с булавочную головку и самородки ценой в двенадцать долларов; все это пришло со дна реки. В тот же день выпал первый снег, надвигалась полярная зима, но Пламенный не обращал внимания на серую тоску умирающего короткого лета. Его предсказания оправдались, и на большом плато снова вырастал его золотой город снегов. Золото открыли в породе — вот что было чрезвычайно важно. Заявка Кармака была не впустую. На свое имя Пламенный сделал еще одну заявку, примыкавшую к тем трем, какие он выменял на табак. Таким образом, он владел теперь пространством, тянувшимся в длину на две тысячи футов, а в ширину — от одного берега Бонанзы до другого.

Вернувшись в тот вечер в свой лагерь при устье Клондайка, он нашел там Каму, которого оставил в Дайя. Кама приехал в лодке и привез последнюю почту за этот год. С ним было на двести долларов золотого песка. Пламенный сейчас же взял у него взаймы. В благодарность он условился сделать для него заявку, какую тот должен был зарегистрировать на Сороковой Миле. Уезжая на следующее утро, Кама взял с собой письма Пламенного, адресованные золотоискателям с низовьев реки. В них он убеждал немедленно явиться сюда и делать заявки. Остальные обитатели берегов Бонанзы нагрузили Каму такими же письмами.

— Подымется такая чертовская суматоха, какой мы еще и не видывали, — усмехнулся Пламенный, стараясь представить себе возбужденное население Сороковой Мили и Сёркл, грузящееся в лодки и летящее сотни миль вверх по Юкону; он знал, что теперь его словам поверят безоговорочно.

С прибытием первых лодок Бонанза-Крик проснулась. С этого момента истина и выдумки стали гнаться наперегонки, но как ни лгали люди, истина всегда нагоняла их и опережала. Те, кто не верил раньше Кармаку, получившему два с половиной доллара на одну сковороду, сами теперь выкапывали столько же; но они лгали и говорили, что выкапывают унцию. А ложь еще не успевала распространиться, как они уже добывали на сковороду не унцию, а пять. Тогда они заявляли, что получили десять, и в доказательство своей лжи наполняли сковороду грязью, а в ней оказывалось после промывки — двенадцать.