День независимости - [30]
Думаю, да.
Я слышу, как Филлис тараторит в доме, представляясь тому, кто открыл ей дверь, – не самому, продолжаю надеяться я, Хаулайхену. Мне хочется тоже войти в дом, но я не могу оставить Джо здесь, под роняющими капли деревьями, погруженным в глубокие раздумья, конечным результатом которых может стать двухэтажное отчаяние и загубленная возможность покупки.
На другой стороне улицы, в 213-м, рыжая женщина, за которой мы наблюдали, вдруг раздергивает шторы на окне спальни, расположенной в дальнем от нас конце дома. Я вижу только ее голову, она же беззастенчиво разглядывает нас. Между тем Джо продолжает печалиться о своей неспособности правильно оценивать ситуацию.
– Пару дней назад Фил и Соня уехали в Крафтсбери, – мрачно сообщает он, – а я взял да и позвонил женщине, которую когда-то знал. Просто позвонил. В Бойсе. У нас с ней был пустяковый романчик – вообще-то не такой уж и пустяковый – после того, как пошел прахом мой первый брак. Вернее, как раз перед этим. Она тоже горшечница. Делает глазурированные вещи для магазинов «Нордстром». Мы поговорили немного о прошлом и так далее, а потом она сказала, что должна бежать, спросила мой номер. И, когда я его продиктовал, рассмеялась. Сказала: «Господи, Джо, у меня в книжке куча телефонов на М, а твоего среди них больше нет».
Джо засовывает маленькие ладони под мышки, уже повлажневшие, и, глядя в сторону 213-го, обдумывает свои слова.
– Да ничего особенного она сказать не хотела, – говорю я, по-прежнему снедаемый желанием сдвинуться с места.
Филлис уже углубилась в дом. До меня доносятся ее однообразные восклицания в том духе, что ничего лучшего она пока не видела. – Расстались вы, насколько я понимаю, по-хорошему, так? Иначе вы ей не позвонили бы.
– О, разумеется. – Бородка Джо сдвигается вправо, потом влево – по-видимому, он проводит всестороннюю перепроверку своей памяти. – Без кровопролития. Какого-либо. Но я действительно думал, что она перезвонит мне, предложит встретиться, – ради чего я, если честно, и позвонил. Эта волынка с покупкой дома кого хочешь до крайности доведет.
И надумавший изменить жене Джо обращает на меня исполненный глубокого смысла взгляд.
– Вот тут вы правы, – говорю я.
– Однако она не позвонила. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно. – Он кивает и снова отворачивается к 213-му, к выкрашенным в неяркий зеленый цвет доскам над кирпичной частью фасада и выцветшей красной парадной двери, которой никто не пользуется. Шторы в спальне уже снова сдвинуты. Все это минует внимание Джо. Некое убаюкивающее свойство настоящей минуты, или места, или мглистого дождика, или далекого гула шоссе 1 вдруг наделяет его способностью додумать до конца хотя бы одну мысль.
– Вряд ли это имеет какое-то значение, Джо, – говорю я.
– Я ведь даже и не вспоминал никогда об этой чертовой бабе, – продолжает он. – Если бы она позвонила и сказала, что летит в Берлингтон, хочет встретиться со мной в «Праздничной харчевне» и затрахать меня до смерти, я бы, скорее всего, отвертелся.
Джо не замечает, что говорит обратное сказанному им же минуту назад.
– Может быть, она это поняла, потому и не позвонила. Решила избавить вас от лишних хлопот.
– Да, но я-то сбился с панталыку и неверно оценил ситуацию, – печально произносит Джо. – Не сомневался, что она позвонит. Вот в чем суть. Это был ее поступок, а не мой, я из него даже выводов правильных сделать не смог. Все произошло помимо меня. Точно так же, как происходит сейчас.
– А вдруг вам этот дом понравится, – неубедительно отвечаю я. Штора большого венецианского окна на фасаде дома 213 резко сдвигается, и за ней обнаруживается молодая рыжая Мэрилин, смотрящая на нас с выражением, которое кажется мне с такого расстояния хмуро обвиняющим, – похоже, она принимает нас за людей, заслуживающих того, чтобы прожечь их злым взглядом.
– Вот вы бы наверняка добились от нее своего. – Джо смотрит в мою сторону, но не на меня, а за меня, поверх моего левого плеча, – обычная его и самая легкая для собеседника манера общения. – Мы с вами одних лет. Вы разведены. Имели кучу женщин.
– Пора войти в дом, Джо, – говорю я. Вообще-то я ему сочувствую. Неверие в свои оценки – и даже хуже, понимание того, что по каким-то существенным, черт их дери, причинам тебе не следует им доверять, – это может стать одной из главных причин наступления Периода Бытования, а также одной из наименее терпимых его особенностей, к которой тебе придется пристраиваться с немалой осмотрительностью. – Ладно, давайте я попробую вам кое-что объяснить.
Я принимаю позу типичного оценщика страхового убытка – прижимаю сложенные крест-накрест руки, в одной зажат планшет, к ширинке.
– После развода я хорошо сознавал, что со мной произошло, сознавал, что, по сути дела, бездействовал, вел себя, как трус или по меньшей мере мудак. Трудно сказать, был ли я прав. Но я дал себе слово: никогда не жаловаться на жизнь, просто стараться делать все, что в моих силах, даже совершая ошибки и все такое, потому что это единственно правильный путь, верны твои оценки или не верны. И я это слово сдержал. Не думаю, что вы из тех, кто строит свою жизнь, избегая ошибок. Вы сами делаете один выбор за другим и живете с ними, даже если не считаете, что это ваш, черт побери, выбор.
