День Литературы, 2011 № 05 (177) - [31]

– Аля, – сказал в телефон, выйдя во двор, – поехали в город Велемир?

– Ой, я там не была, – сказала Аля, и было не ясно: это отличная причина, чтоб поехать или не менее убедительный повод избежать поездки.

Я помолчал.

– А зачем? – спросила она.

– Расскажу тебе по дороге какую-нибудь историю, – предложил я, – У меня с дорогой на Велемир связана одна чудесная история.

Всего за несколько лет живых душ в доме, где обитал маленький я, стало в разы больше.

Первом появился щенок Шершень.

Следом пришли особые чёрные тараканы, пожиравшие обычных рыжих, четырёхцветная кошка Муха, еженедельно обновляемые рыбки, лягушки в соседнем аквариуме, белый домашний голубь, редчайшей, судя по всему породы - он был немой.

Ещё залетали длинноногие, никогда не кусавшиеся, будто под тяжёлым кумаром находившиеся комары и громкие как чёрные вертолёты, в хлам обдолбанные мухи с помойки.

Летом обнаруживались медленные, кажется, собачьи, блохи, привыкшие к шерсти и не знающие что им делать на голых человеческих коленях – но их вообще не замечали: они сами вяло спрыгивали на пол к чёрным тараканам и весёлой Мухе.

Собака Шершень была дворнягой, умела улыбаться и произносить слово "мама". Зимой, если его обнять, он пах зимой сердцевиной ромашки, а летом – подтаявшим пломбиром.

Щенком Шершень был найден возле мусорного контейнера и перенесён в дом; безропотная мать отмыла попискивающее существо, умещавшееся в калоше. Год спустя калоши впору было одевать на лапы плечистому разгильдяю. "Мама" он произносил, когда зевал – как-то по-особенному раскрывалась тогда его огромная чёрная пасть, что издаваемый звук неумышленно и пугающе был схож с человеческим словом.

Муха обнаружилась на середине скоростной трассы, куда я, увидев остирок шерсти вдоль ничтожного позвонка, добежал на трепетных ногах, передвигаясь посередь тормозного визга и человеческого мата. У неё были повреждены три лапы, она двигалась так, будто всё время пыталась взлететь, подпрыгивая как-то вкривь и вверх. Я поймал её на очередном прыжке и прижал к груди.

Шершень принял Муху равнодушно, он вообще ленился бегать за кошками. Зато он очень любил лягушачье пение. Лягушки поначалу жили у дочери нашей соседки, но соседка была алкоголичкой и средств на прокорм животных чаще всего не имела. Сначала мы слушали лягушек за стеной, потом террариум был перенесён к нам на кухню. Говорят, что лягушки орут, когда готовятся к брачным играм, но эти голосили куда чаще. Возможно, пока они обитали в семье алкоголиков, они кричали от голода. Затем просто по привычке, или от страха, что их вновь не накормят. Изо всей нашей семьи лягушачьи концерты любил только Шершень. Он приходил на кухню, и подолгу смотрел в террариум, иногда даже вставая передними лапами на подоконник.

Обитатели террариума умели издавать звуки на удивление разнообразные: они квохтали, курлыкали, кряхтели, тикали как часы, стучали как швейная машинка, в голос зевали, немного каркали и даже тихонько подвывали. Кажется, что Шершень разбирал их речь и разделял лягушачью печаль. Иногда, слушая лягушек, Шершень тихо улыбался. Улыбаться он тоже умел.

Муха в это время ловила и поедала чёрных тараканов, а также рыжих, ещё не убитых чёрными.

Ещё она, с удивительной грацией сшибала на лету огромных мух, обрывая их зуд на самой противной ноте. Но этим зрелищем она удостаивала членов семьи крайне редко – охотиться Муха на воздухоплавающих любила в одиночестве. Мне несколько раз удавалось подглядеть, как, затаившись на спинке дивана, Муха неожиданно делала пронзительный прыжок, и убивала в лёт чёрный помойный бомбардировщик.

Однажды мы уехали за город, Муху, не вовремя отправившуюся на прогулку, найти не смогли, оставили открытой форточку и насыпали ей обильной еды в большую кошачью тарелку. Когда вернулись через неделю, пол был усеян мухами, их было больше сотни.

Представляю, что там творилось всё это время, какое побоище…

Рыбки Шершня не волновали, зато Муха периодически нарезала круги близь аквариума.

Добраться до чешуйчатых она так и не смогла: рыб мы сами загубили. Купили на рынке какого-то мелкого блестящего пузана, с ноготь ростом, ну, чуть больше. За ночь эта пакость сожрала, кого успела сожрать, остальных изуродовала, самая большая особь по прозвищу "мексиканец" пыталась избежать общей участи, волоча за собой нежные кишки.

Я снял крышку с аквариума и запустил на кухню Муху. Через пару часов аквариум был пуст.

Белый голубь в это время сидел на шкафу и молча смотрел в сторону. После случая с рыбками, он покинул наш дом.

В тринадцать лет мне страшно захотелось собаку как в кино про электроника, "а, мам?"

Мама вроде и не против была, но по-доброму сказала, что две собаки – это много, у

Шершня был аппетит как у душары, а выглядел он как хороший дембель.

Я затаился. В ту минуту во мне поселился взрослый человек, тать, подлец и врун.

В страсти по новому псу Шершня я разлюбил. От его "мама" меня всего кривило.